Петербургские бюрократы недолюбливали «слишком решительного» адмирала. Ушаков почувствовал это уже в дни своих побед на Средиземном море. Ещё тогда он писал в Константинополь Томаре: «За все мои старания и столь многие неусыпные труды из Петербурга не замечаю соответствия. Вижу, что, конечно, я кем-нибудь или какими-нибудь облыжностями расстроен; но могу чистосердечно уверить, что другой на моём месте, может быть, и третьей части не исполнил того, что я делаю. Душою и всем моим состоянием предан службе и ни о чем более не думаю, как об одной лишь пользе государевой. Зависть, быть может, против меня действует за Корфу; я и слова благоприятного никакого не получил, не только ничего того, что вы предсказывали. Что сему причиной? Не знаю. Столь славное дело, каково есть взятие Корфы (что на будущее время эпохою может служить), принято, как кажется, с неприятностью, а за что,—не знаю. Мальта ровесница Корфу; она другой год уже в блокаде и когда возьмётся, ещё неизвестно, но Корфу нами взята почти без всего и при всех неимуществах».
Однако начатые против Ушакова в период Ионической кампании интриги не смогли привести к его отстранению от руководства в разгар боевых операций. Теперь же, очевидно, счи- 44
тали, что можно обойтись и без него, и постепенно «сдать в архив» старого «морского волка».
Такое отношение, конечно, оскорбляло Ушакова, но в то же время нисколько не мешало ему иопрежнему горячо интересоваться любимым флотом и благополучием своих подчинённых. О служебной деятельности Ушакова за это время, к сожалению, сохранилось очень мало данных, но в архивных документах морского (ведомства имеются его докладные записки на имя морского министра, -в которых он /предлагал разные меры для облегчения «наряжаемых «а работы казённых людей», настоятельно рекомендовал покупку в Галерной гавани частных домов, чтобы устроить в них казённые квартиры для офицеров гребного флота, тогда живших по всему городу, и т. п. В 1806 г., во время войны с Францией и Турцией, Ушаков пожертвовал на военные нужды алмазную челенгу, подаренную ему султаном Селимом. Александр вернул пожертвование с лестной запиской. «Знак этот, — писал император, — должен сохраняться в потомстве вашем, как памятник подвигов, на водах Средиземного моря вами оказанных, н отныне впредь будет свидетельствовать, сверх военных доблестей ваших, и примерное соревнование ко благу любезного отечества»
Своё приношение Ушаков сделал отнюдь не от значительных материальных достатков. Имение, пожалованное ему Екатериной, он, повидимому, так и не получил, а с немногочисленных крестьян, доставшихся ему по наследству от отца, не взимал оброка. Жил он исключительно на овоё жалованье, очень скромно, помогая единственным своим родственникам — племяннице и двум племянникам. Это подтверждается, между прочим, и прошением Ушакова об отставке, в котором говорится, что он не просит ни наград, ни имений, обещанных ему предшественниками Александра, а всего лишь средств на пропитание
21 января 1807 г. Ушаков согласно его прошению был уволен по болезни от службы с мундиром и пенсией в размере полознн-ного жалованья, т. е. как это обычно полагалось тогда в подобных случаях.
По выходе в отставку Ушаков переселился к себе на родину в Темниковский уезд. О последних годах жизни непобедимого моряка, его внешнем и нравственном облике сообщает нам Бантыш-Каменский, неутомимый собиратель известии о русских «достопамятных людях». 45 46
«Ф. Ф. Ушаков,—писал этот автор,—был роста среднего, сухощав, в плечах широк; лицо «мело моложавое, приятное, и в глубокой старости всегда «грал на оном румянец. Нрава был чрезвычайно вспыльчивого: беспорядки, злоупотребления заставляли его выходить из приличия; но гнев скоро утихал. Камердинер его Федор один только и умел обходиться с ним, и когда Ушаков сердился, слуга сначала хранил молчание, отступал от него, но потом сам возвышал голос на господина, который, в свою очередь, удалялся от слуги
Бантыш-Каменскнй отмечает, что, занимаясь рассмотрением в оси но-судебных дел, Ушаков «щадил мужа, отца семейства многочисленного», и выносил приговоры очень мягкие, что он «чрезвычайно, дорожил казённым интересом, утверждая, что в собственных деньгах должно быть щедрым, в казённых скупым, и правило сие доказывал на деле...» Бантыш-Каменский сообщает далее, что в деревне Ушаков вёл жизнь почти отшельническую и «оставил после себя любопытные записки, которые ныне (30-е годы XIX столетия. —