Адмирал Ушаков

Ушаков взобрался на тележку, застланную мокрым сеном, и накинул на себя епанчу. Было холодно, ветер носил в воздухе мокрые снежинки.

- Подождали бы малость, батюшка, - сказал кучер, - я бы сено перевернул, а то мокро.

- Ничего, и так доедем.

Еще не успели отъехать от города, как епанча промокла насквозь, за ворот покатились холодные капли. Ушаков хотел было приказать кучеру остановиться, чтобы поправить на себе епанчу и что-нибудь накинуть на голову, но раздумал: ехать-то недалеко...

Не давала покоя мысль об Архарове, Титове. Сколько ненависти всколыхнулось в них, когда он попытался заступиться за Сперанского! Крепостники! Они не представляют для себя иного бытия, кроме как упиваться властью над рабами.

Слуга Федор, увидев, в каком состоянии приехал барин, набросился на кучера:

- Что ж ты батюшку от дождя не уберег? Разве не видишь, мокрый весь.

- Я говорил...

- Вот вырву из рук кнут да твоим же кнутом, чтоб знал!..

- Не ругайся, Федор, - попросил Ушаков, - я не озяб. Помоги лучше сойти с тележки.

Беспокойство Федора оказалось не напрасным. Хотя Ушаков, придя в свою комнату, сразу же сменил мокрое белье на сухое и напился после этого горячего чая с сухой малиной, простуда взяла свое. К вечеру появился жар, а к утру он ослаб до того, что уже не мог подняться. Федор, боясь как бы не стало еще хуже, вынужден был послать того же кучера в Темников за доктором.

12

Болезнь у Ушакова оказалась вроде бы и не мучительной, сильных болей не было, но слишком затянулась. На десять с лишним недель. Перед самым Рождеством наступило облегчение, он даже самостоятельно выходил во двор, но потом снова слег.

Все эти долгие дни Ушаков не имел иного развлечения, кроме как книги и газеты. От чтения голова быстро уставала, в висках начинало стучать, и все же он не мог без чтения.

В газетах печаталось всякое. Интересного было мало, но одно сообщение его обрадовало настолько, что он пожелал поделиться своей радостью с Федором.

- Помнишь ли, старина, адмирала Пустошкина?

- Как не помнить? - отозвался Федор. - В Севастополе хлеб-соль его ели.

- В газете о нем написано: эскадрой своей турок потрепал крепко.

- Ну и хорошо, - без видимого восторга заключил Федор, - авось теперь бусурман на мир с нами пойдет.

Федор ушел заниматься своими делами, а Ушаков отдался размышлениям. Пути к заключению мира с турками представлялись Ушакову не такими простыми, как Федору. Нет, одной победой Пустошкинской эскадры мира не сделаешь. Флот в сей войне не играет решающей роли. По слабости своей он не может даже создать большую угрозу Константинополю - столице Оттоманской империи. В этой войне, как и в прежних, последнее слово остается за инфантерией. А у сухопутных войск дела пока идут не очень гладко. Топчутся на месте. Правда, русской армии удалось овладеть несколькими неприятельскими крепостями, но решающего успеха она достигнуть не смогла. И винить, кроме Петербурга, тут было некого. Желая поправить положение, Александр I и его окружение не находили ничего другого, как менять командующих армией. Что ни год, то новый командующий. Добро бы хоть способных генералов назначали, а то так себе: совершенно одряхлевший и оглохший князь Прозоровский, потерявший способность отличить на карте речку от озера; генерал Михельсон, военное дарование которого в том только и проявилось, что заключил в клетку пойманного Пугачева; французский эмигрант Ланжерон, друг маркиза де Траверсе, так же, как и маркиз, восполнявший недостаток военного таланта интриганством и жестокостью к низшим чинам... Вот на каких деятелей делал ставку "всевидящий" русский император. "Кутузова бы командующим!" - мечтал Ушаков. Но Кутузов оставался в Вильно: император не желал посылать его в армию, удерживая в должности литовского военного губернатора.

Ушакову не с кем было поделиться своими мыслями, кроме как с Федором. Темниковская знать не наведывалась. Один раз приезжал только игумен монастыря. Он привез с десяток лимонов и несколько просвирок.

- Это от всей нашей братии, - говорил отец Филарет, выкладывая из сумки гостинец. - Все мы молимся за скорейшее ваше выздоровление.

Игумен приехал в тот момент, когда Ушакову было особенно худо: несколько дней кряду не спадал жар, и он совсем пал духом, угнетаемый мыслью, что ему теперь, видимо, уже не подняться.

- У меня к вам просьба, - сказал Ушаков. - Когда наступит конец, схороните в вашей обители рядом с могилой дяди.

- Эк о чем разговор завели!.. - запротестовал игумен. - Мы с вами, Бог даст, еще походим. О том и думы заводить грех.

Больше к этому разговору они не возвращались. Поговорили о том о сем и расстались.

Перед самым Крещением из Петербурга неожиданно пожаловал племянник Федор Иванович. Вот уж радости-то было! Ушаков даже поднялся на ноги, потребовал себе мундир и только после настойчивых уговоров слуги согласился вернуться в постель с тем, однако, условием, чтобы стол для потчевания гостя накрыли рядом с его кроватью и чтобы племянник все время оставался при нем.