Адмирал Ушаков

- Ладно, не каркай, - прервал его Федор, - рано хоронить меня собрался. Здоров, видишь. Не мне, а барину худо. Духом пал барин наш. И все из-за вас, окаянных. Лезете с прошениями своими, а ему переживай...

- Так ведь я ничего... - как и в прошлый раз, заробел Митрофан. Ежели надо... коли не так что сделал, я барину в ноги кинусь, чтобы простил...

- Ладно уж, помалкивай... Бог милостив, авось все обойдется. Но чур!.. - Федор потряс кулаком. - Чтоб с этого дня к барину ни одного просителя не допускать. И чтобы самим тоже никакими просьбами его не донимать. Не то смотри у меня!..

- Да я что? Разве я когда-нибудь хоть слово сказал?

- Смотри у меня, - не слушая его, повторил свою угрозу Федор. - И всем дворовым скажи - слышишь? - чтоб ни-ни!..

8

Вопреки надеждам Федора и других дворовых скорого "душевного просветления" у Ушакова не произошло, он не вернулся к прежнему образу жизни, остался в замкнутости и нелюдимости. Одиночество стало для него потребностью. Он уже никуда не ходил, не ездил и никого не принимал. Правда, на Рождество ездил в Темниковский собор, выстоял там службу и с этого раза - никуда. Два или три раза приглашали на уездное дворянское собрание - отказался. Приезжали по каким-то делам уездный капитан-исправник со стряпчим - не принял.

Федора особенно настораживало его нежелание ходить на прогулки. Раньше то в лес пройдется, то на Мокшу, а сейчас никуда. Днями напролет сидел взаперти в кабинете своем, и когда Федор подходил к двери и прикладывал ухо, то слышал только шелест бумаг да поскрипывание пера. Адмирал писал, писал много, а о чем - то одному Богу известно. Когда Федор входил к нему прибрать комнату или приносил еду, адмирал складывал бумаги в железный сундучок, который тотчас же на глазах запирал ключом, хранившимся у него в кармане. Спросить, что это за письмена такие, которые надо обязательно под замок прятать, Федор не посмел.

Толки среди дворовых о странной болезни адмирала усилились. Многие склонялись к мнению, что барина наверняка сглазили, навели на него порчу колдуны, потому как адмирал много добра людям делал, а колдунов, служащих дьяволу, от добрых дел коробит, им любы только отпетые злодеи... Слух о порче адмирала дошел до соседних деревень, оттуда стали приходить мужики и бабы с расспросами: что и как?.. И, конечно, тоже лезли с советами, как лучше излечить адмирала, избавить его от злых чар, обещали молиться за его исцеление в церкви. Говорили также о знаменитой ворожее бабушке Фекле, что в мордовской деревне Ардашеве живет: вот бы кому барина показать! Бабушка Фекла сразу порчу снимет. Хорошая ворожея. Со всего уезда к ней приезжают, и всех излечивает... Федор слушал и молчал. Он знал, что ни с какими ворожеями адмирал связываться не будет. Даже от докторов отказывается. Как-то намекнул ему про уездного лекаря, так он вспылил:

- Я здоров, и никаких лекарей мне не нужно.

Всю зиму провел адмирал в затворничестве. Весной, когда стало таять, он первый раз за много дней вышел во двор в шубе, накинутой на плечи, и, пробуя ногой, как податлив снег и есть ли под ним вода, сказал, ни к кому не обращаясь:

- Весна нынче будет затяжной.

Услышав его голос, дворовые тотчас приблизились к нему, заговорили наперебой - обрадованно и угодливо: да, конечно же батюшка адмирал прав, весна будет затяжной и холодной, все приметы о том говорят... Потом разговор как-то сам по себе перешел на другое. Мужики заговорили о своих крестьянских заботах, а от забот перешли к делам церковным, стали рассказывать, какая хорошая на масленице удалась служба. Народу было тьма-тьмущая, певчие пели - аж на улице было слышно.

- Завтра вербный день, большая будет служба, - сказал Федор, присоединившийся к беседе в последний момент, сказал так, чтобы адмирал понял, что ему негоже отворачиваться от церкви, в церковь на причастие надобно ехать обязательно.

- Даст Бог здоровья, поеду, - сказал Ушаков.

- А мы за тобой, батюшка, всем селом пешочком пойдем, - обрадованно подхватили мужики. - Монастырь-то рядом, мигом добежим.

Ушаков, насупившись, уточнил:

- Я не в монастырь, я в Темниковский собор поеду.

Отговаривать его не стали: в Темников так в Темников! Только бы в праздник такой дома не остался, только бы причастие принял. Богу поклоны отдал. Авось и отогреется душа, очистится от колдовской порчи.

- Где Митрофан? - обратился Ушаков к Федору.

- За почтой в Темников послал. Скоро должен быть.

Когда-то почтой Федор занимался сам, никому не доверял, потому что представлял сие дело особо важным. Теперь же при таком состоянии барина он боялся отлучаться из дома надолго и потому вынужден был поручить это дело конюху.

- Приедет Митрофан, скажи ему, чтобы коляску приготовил, утром рано поедем.

Ушаков постоял еще немного и пошел к себе. Провожая его, мужики поснимали шапки и низко склонились в поклоне. Давно уже не кланялись так: адмирал запрещал. Но сейчас был особый случай. Поклоном своим они выражали не только почтение, но и радость свою.