Адмирал Ушаков

Витгенштейн, как полководец весьма посредственный, о намерениях неприятеля, конечно, не знал, но он знал, что нельзя пропустить неприятеля к столице и надобно драться не на жизнь, а на смерть. Потому-то он и искал с таким усердием позицию для будущего сражения. Наконец он остановился между Клястицами и Якубовом, выдвинув вперед, на случай внезапного нападения противника, авангард под начальством генерала Кульнева.

Кульнев не спал уже несколько суток. К тому же при отступлении из Дриссы затерялась повозка с его личными припасами, и он вынужден был питаться из солдатского котла. А в солдатском котле было не очень густо. По чьей-то вине в снабжении войск продовольствием образовались большие перебои. Не хватало не только круп, даже хлеб привозили через день, а то и два. А о мясе и говорить нечего.

Однажды Кульнев вспомнил:

— Братцы, а ведь у меня недалеко отсюда брат живет! И как я только мог про него забыть? Свиридов, собирайся в дорогу.

Он тотчас написал брату записку, в которой, извещая о своем положении, просил его прислать «водочки и кусок хлеба подкрепить желудок». Было девять утра, когда Свиридов поскакал с этой запиской в дорогу, а вечером он был уже снова в лагере, доставив от брата генералу порядочное количество хлеба, ветчины, вяленой рыбы и водки. Кульнев повеселел и тотчас принялся готовить ужин.

— Зовите офицеров, — приказал он адъютантам, — только пусть каждый идет со своим прибором, у меня только один.

Ужин получился на славу. Не ужин, а настоящий пир. Хозяин сумел приготовить все самым наилучшим образом. Все были в восхищении. Пили, ели, шутили, распевали песни… К концу ужина на скатерти, расстеленной прямо на траве, не осталось ни кусочка ветчины или рыбы, ни капельки водки — все было съедено и выпито. Впору еще раз посылай к брату.

Впрочем, посылать было уже некогда. На другой день лазутчики донесли о приближении неприятеля. Французы были уже близко, и Кульнев, подняв лагерь, приказал отходить к Клястицам на соединение с главными силами корпуса.

Во время отхода Кульнев держал адъютантов подле себя. Обратив внимание на то, что Арапов все еще оставался в своем флотском мундире, спросил сердито:

— Форму гусарскую, которую тебе дал, не потерял?

— Нет, Яков Петрович.

— Почему же тогда не надеваешь?

— Я морской офицер и хочу остаться верным своему мундиру. Если доведется умереть, то лучше уж в нем.

Кульнев посмотрел на него продолжительно, но ничего не сказал. С этого момента о гусарской форме более не упоминал.

3

Спустя некоторое время после собрания дворян в Темникове к Ушакову приехал уездный предводитель Никифоров. Приехал, как сам объявил, чтобы еще раз лично отблагодарить адмирала за пожертвование крупной суммы в пользу Первого тамбовского полка, а также пригласить его на губернское дворянское собрание, на котором предполагалось избрать предводителя внутреннего ополчения губернии.

Ушаков принимал гостя в гостиной, куда Федор принес самовар, два чайных прибора и все прочее, необходимое для угощения. В просторной комнате они сидели вдвоем, и их разговору никто не мешал.

Поначалу беседа не очень клеилась. Никифоров говорил о пожертвованиях да ополчениях, но чувствовалось, что приехал он не только за этим. Ушаков догадывался, что у дворянского предводителя возникли какие-то сомнения относительно хода военных действий против Наполеона и он желал поделиться ими с человеком, более глубоко разбирающимся в военном деле.

Из темниковских дворян Никифоровы, пожалуй, были самыми видными. И не только потому, что владели более богатыми поместьями. Они выделялись своей образованностью, тяготением к европейской культуре, имели связи с литературными и музыкальными кругами Тамбова, Пензы, Нижнего Новгорода, Москвы и Петербурга. Ушакову рассказывали, что двоюродная сестра Никифорова Надежда перевела с французского на русский язык книгу о воспитании девиц, которая была отпечатана в Тамбовской вольной типографии.

— Дошло ли до вас известие, — вглядываясь в Ушакова, заговорил наконец Никифоров о главном, — что наша армия оставила свой главный укрепленный лагерь и начала отходить к Витебску? Может быть, к сегодняшнему дню она и Витебск уже оставила и находится где-нибудь под Смоленском, — добавил он с печальной улыбкой.

— Я так понимаю, — с твердостью сказал Ушаков, — что ежели армия отступает, значит, нельзя иначе.

— Но многие такое отступление ставят в вину генералу Барклаю-де-Толли. В Тамбове о нем говорят такое, что язык не повернется повторить. Его обвиняют чуть ли не в измене.