Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

На население столицы и остальных районов, еще остававшихся свободными, стремились воздействовать не только требованиями. Так, воодушевлению и укреплению моральных сил призвано было способствовать опубликованное еще 22 октября со ссылкой на «французское радио» сообщение, «что согласно полученной с Севера телеграмме войска генерала Юденича заняли Петроград» (увы, многие из тех, кто прочитал это в «колчаковских» газетах, опровержение вскоре узнали из газет советских…). Впрочем, у самого Колчака известия, правдивые или ложные, об успехах русских войск на других театрах скорее вызывали озабоченность: «Они могут взять Омск, если Деникин придет в Москву, – вспоминал Гинс слова Александра Васильевича. – Я знаю, что большевики обрушатся тогда всей силой на Сибирь. Я боюсь, что мы тогда не выдержим…» Но, не ожидая для своего фронта ничего хорошего даже от побед на других фронтах, Верховный Правитель был готов не просто к сопротивлению до конца, но и к новому сражению, которому предстояло стать генеральным.

А что же Главнокомандующий фронтом и какова была подоплека перемены его позиции? Первоначально генерал Сахаров взялся за дело очень решительно. В день вступления в должность он отдал грозный приказ, в соответствии с которым в Омске и Ново-Николаевске следовало установить «сильные заставы и пункты для проверки документов всех проезжающих мужчин в возрасте от 18 до 45 лет». Правомочными признавались только разрешения на выезд из столицы, выданные министрами (штатским), командующими армиями (офицерам и военным чиновникам) и командующими корпусами (нижним чинам); не имевшие таких документов подлежали задержке и возвращению в свои части, а гражданские лица – направлению «в кадровые части» (запасные) или «в Инструкторские школы» (краткосрочные военно-учебные заведения для подготовки офицеров). Из Омска запрещалось вывозить теплую верхнюю одежду «более чем одну вещь на человека» – остальное следовало «реквизировать и сдавать Начгарнизонам для снабжения армии». Приказ явно говорил о намерении бросить на чашу весов все возможное и умереть или остановить противника. Тому же призвано было служить распоряжение остановить эвакуирующуюся в тыл армию Пепеляева и вернуть ее в боевую линию. Но…

Согласно воспоминаниям Сахарова, на совещании у Верховного Правителя генерал Пепеляев, подкрепляя свои слова крестным знамением, клялся, что возвратить армию невозможно: «… Если мои войска остановить теперь, то они взбунтуются». Странно, однако, что дальнейший разговор Сахаров описывает довольно сжато и невразумительно: «Около двух часов шел спор. Пепеляев пускал [в ход] все способы не доводов и убеждения, а прямо устрашения. В конце концов адмирал махнул рукой и согласился не останавливать армии Пепеляева, а направить ее в районы, указанные еще генералом Дитерихсом, то есть в города Томск, Ново-Николаевск и на восток до Иркутска». Как мы уже хорошо знаем, Александр Васильевич Колчак отнюдь не относился к людям, которых можно было безнаказанно пытаться «устрашить», и чрезвычайно неправдоподобно выглядит, что такое поведение подчиненного не вызвало у адмирала вспышки гнева (вроде той, которая разразилась 4 ноября), – или что генерал Сахаров умолчал о такой вспышке, направленной против ненавистного ему Пепеляева. Можно предположить, что в действительности сам Главнокомандующий фронтом не противопоставил своей воли доводам (или «устрашениям») Командующего 1-й армией, а впоследствии переложил всю ответственность на Верховного Правителя.

Как представляется, вина генерала Сахарова заключается не в том, что он в день своего назначения подыграл намерению адмирала защищать столицу, а в том, что он до последнего момента по-настоящему не решался ни на отчаянную защиту, ни на мало-мальски планомерную эвакуацию. В сущности, «решения Сахарова», в отличие от противоположных друг другу решений Колчака и Дитерихса, просто не существовало, а была псевдо-решительная поза и путаница «приказов и контрприказов», ведущих, как известно, только к беспорядку. В результате 14 ноября Омск с его складами, содержимого которых не успели вывезти по забитым дорогам, был оставлен; Верховный Правитель и поезд с государственным золотым запасом покинули столицу накануне.

Наверное, роль адмирала Колчака как Верховного Главнокомандующего с этого момента можно считать оконченной. Оглядываясь же на недолгие месяцы (менее года), когда он занимал высший пост в военной иерархии Свободной России, кажется довольно правдоподобным парадоксальный вывод, что Александру Васильевичу мешал не недостаток знаний и навыков для ведения сухопутной борьбы, а… преувеличение этого недостатка в собственных глазах.