Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Согласно «Положению», утвержденному 25 апреля Советом министров и Верховным Правителем, «для организации и регулирования экспорта из Сибири сырья и фабрикатов местной промышленности и импорта в Сибирь фабрикатов по Северному Морскому Пути, а также для проведения в жизнь дальнейших мероприятий по усовершенствованию этого пути», при министерстве торговли и промышленности учреждался «Комитет Северного Морского Пути». Он должен был состоять из представителей министерств: военного, морского, торговли и промышленности, путей сообщения, финансов, иностранных дел, земледелия, снабжения и продовольствия, а также Государственного контроля, Комитета по внешней торговле и (по выборам) Совета Съездов торговли и промышленности и «объединенных Земских и Городских учреждений», становясь, таким образом, еще одним примером сотрудничества правительственной власти с общественностью. В Положении отмечалось, что «Комитет имеет право для выполнения возложенных на него задач снаряжать и отправлять экспедиции», – и первая экспедиция не замедлила.

Полковник Корпуса гидрографов Котельников в июле телеграфировал Верховному Правителю – нет, не только Верховному, а и просто полярнику Колчаку: «Я и чины вверенной мне дирекции маяков и лоций Северного морского пути, осчастливленные Вашими милостивыми пожеланиями, отправляясь в полярное плавание, восторженно приветствуем Вас, отважного исследователя Северного Ледовитого океана. Выполняя возложенную на нас задачу по практическому открытию Северного морского пути, мы поставим себе примером Вашу энергию и могущество (sic! – А.К.), проявленные и в борьбе с океанскими льдами. Да хранит Вас Господь». Работы экспедиции полковника Котельникова помогли приходу в октябре в устье Оби каравана из Англии с более чем тремя тысячами тонн груза. По сообщению телеграфного агентства, получателями были крупные сибирские кооперативы, а сам груз состоял из потребительских товаров и машин. Очевидно, это соответствовало представлениям Колчака о том, в чем нуждалось руководимое им государство, и о необходимости обеспечить населению возможности для мирной жизни и созидательного труда.

Наряду с восстановлением промышленности, транспорта и связанным с ними «рабочим вопросом» не меньшее, а согласно распространенному мнению – и большее значение имел вопрос аграрный. «В военном деле белые офицеры были на высоте, а в политике, судя по всему, нет, – размышляет в наши дни внук Александра Васильевича, А.Р.Колчак. – Крестьяне подходили к моему деду и говорили: “А землю-то нам отдашь?” Он им отвечал, что это не в его власти, это он не может решить, это не его дело… А вопрос земли в России был больным вопросом столетий. Кому земля?… А вот они не решились, не смогли, не сумели, не сообразили, что надо было им обещать и тогда держать слово. Потому что большевики-то им обещали землю и мир, а потом случилось то, что вы знаете. Обещать-то легко. Ленин был политиком, он знал, чтó надо говорить людям». Подобная точка зрения – о какой-то принципиальной несостоятельности аграрной политики Колчака и о полном соответствии большевицкой программы народным чаяниям – вообще бытует довольно широко, а фактически лишенные аргументации утверждения создают своей категоричностью иллюзию достоверности. При этом позиции, с которых Российское Правительство подходило к решению вопроса о земле, в большинстве случаев не только не анализируются, но даже и не рассматриваются.

А между тем следует прежде всего обратить внимание, что было бы сильным преувеличением говорить о непосредственной связи между успехами или неудачами «сибирских войск» и аграрной политикой Российского Правительства. На территориях, непосредственно управляемых адмиралом, «земельного голода» практически не было, как не было и проблемы помещичьего землевладения, которое провоцировало бы захватные устремления крестьян. Современный историк, утверждая: «… Аграрное реформаторство белого Омска не имело в деревне никакой точки приложения, поскольку не соответствовало ни социальному сознанию реформируемых в текущей ситуации, ни территории, находившейся под контролем Колчака», – подкрепляет это свидетельством, согласно которому «главными районами восстания (красной партизанщины. – А.К.) являлись поселения столыпинских аграрников», – однако недостаточно акцентирует внимание на приоритете «сознания» и даже «психологии» перед экономикой. «Столыпинские новоселы» должны были представлять собою тип инициативного, самостоятельного, хозяйственного и готового к риску крестьянина, вполне импонировавший «колчаковскому государству»; однако отсутствие достаточной укорененности в новой почве делало их морально и психологически восприимчивыми к идее мятежа, хотя ни землей, ни правами они отнюдь не были обделены, особенно в сравнении с крестьянством центральных губерний.