Полностью признана была лишь независимость Польши, о чем в той или иной форме делались официальные заявления еще до октября 1917 года. Однако установление русско-польской границы откладывалось до Учредительного Собрания, а в административной практике «колчаковского государства» по отношению к полякам имелись свои особенности, о которых союзникам знать было вовсе не обязательно. Так, согласно утвержденному адмиралом постановлению Совета министров от 20 марта 1919 года «русско-подданные польской национальности», желающие выйти из русского подданства, освобождались от призыва в армию, но… лишь «в случае их желания сражаться в формируемых национальных польских частях»; таким образом, «сибирских поляков» в сущности также мобилизовали, только теперь уже как «иностранных союзников».
Двойственный характер имел ответ Колчака на вопрос о независимости Финляндии. «Готовность признать фактически существующее финляндское правительство» сочеталась в нем с утверждением: «окончательное же решение вопроса о Финляндии принадлежит Учредительному Собранию». Барон Будберг, перебравшийся из Харбина в Омск и некоторое время занимавший даже пост военного министра, впоследствии брюзжал, что генерал Маннергейм «предлагал Верховному Правителю двинуть на Петроград стотысячную финскую армию и просил за это заявить об официальном признании нами независимости Финляндии», но предложение было отвергнуто, что якобы и привело к катастрофе всей борьбы за освобождение России. «Он с восторгом рассказал случай, – пишет Будберг об адмирале, – с отказом принять предложение помощи Маннергейма только потому, что надо было поступиться и признать независимость Финляндии; когда же я ему высказал, что не было ли такое решение крупной военной и государственной ошибкой, то он весь вспыхнул, страшно огорчился и ответил, что идеею великой, неделимой России он не поступится никогда и ни за какие минутные выгоды». Объективность все же требует признать, что даже с точки зрения «реальной политики» прав был не Будберг, а Колчак, когда говорил: «Мы их признаем, а они все-таки не помогут». Вспомним стратегическую ошибку генерала Юденича, слишком долго делавшего ставку на Финляндию: Маннергейм, проиграв в июле 1919 года президентские выборы, уехал заграницу, а все «финские корпуса» так и остались в воображении любителей «переигрывать» историю.
Заметим здесь же, что Колчак вполне благосклонно относился к идее союза с Финляндией и 26 мая телеграфировал Юденичу: «Поход Маннергейма на Петроград чрезвычайно желателен, но при непременном условии участия в нем русского отряда под Вашим командованием», – соглашаясь на передачу «общего руководства военными действиями» финнам, с условием, однако, чтобы в освобожденной столице была установлена русская администрация. Окончательное же признание независимости Финляндии Колчак упорно откладывал, и причины, в общем, понятны: вопрос о государственной границе, которая стала бы проходить в непосредственной близости от Петрограда, не мог быть решен в горячке войны, да еще при преобладании финских войск в регионе. Вот как комментировался в русской печати соответствующий пункт ноты Верховного Правителя: «… Для ограждения столицы от возможности нападения врага со стороны Финляндии, России в силу необходимости приходится иметь там целый ряд крепостей и держать там русские войска. Это обстоятельство заставляет Российское Правительство очень осторожно относиться к полной независимости Финляндии и передать окончательное решение этого вопроса Учредительному Собранию». Поэтому, как вспоминал Гинс, адмирал опасался скоропалительным решением «связать Россию», и здесь ему нельзя отказать ни в благородном государственном чувстве, ни в определенном политическом расчете.
Для остальных же окраинных областей, также претендовавших на независимость («национальных группировок Эстонии, Латвии, Литвы, Кавказских и Закаспийских народностей»), у Колчака была лишь автономия. Любопытна и эволюция взглядов, бытовавших в Сибири на «украинский вопрос»: если в декабре 1918 года предполагалось, что украинские воинские части, формируемые здесь, будут на правах союзных находиться в подчинении генерала Жанена, то весной 1919-го украинский «курень [89]имени Тараса Шевченко» вышел на фронт в составе русского соединения (где и запятнал себя изменой и переходом к противнику), в апреле Колчак передавал Хорвату, «что он не находит возможным сейчас разрешать формирование украинских частей», а в июне фронтовая газета с гневом писала о новых «украинских» проектах: «Из каких русских людей образованы эти украинцы? Ведь никаких украинцев нет, их сочинили Австрия и Германия, чтобы отколоть часть России. Не достаточно ли этой комедии. Неужели недавние горькие уроки прошли даром?» В ответе же Верховного Правителя на союзную ноту Украина даже не упоминается…