Адмирал Колчак и суд истории

Обвиняемые находились в еще более сложном положении. Достаточно привести один факт. На седьмой день работы ревтрибунала обвинитель предложил разрешить подсудимому Карликову ознакомиться с материалами его же следственного дела, в связи с упомянутым адвокатом Бородулиным постановлением Иркутской Чрезвычайной следственной комиссии, где указывалось – «судебное преследование против Карликова должно быть прекращено ввиду отсутствия данных». Кратко, не вдаваясь в объяснение причин, председатель отметил «неправомочность» постановления, а обвинитель, произнеся маловразумительную фразу («В делах имеются разные документы и разные факты. Я возражаю против этого»)[529], попросил впредь на работу Иркутской комиссии не ссылаться.

Несмотря на столь стесненные условия, защита в ряде случаев успешно доказывала несостоятельность отдельных обвинений. Для понимания методов, к которым прибегала защита, показателен эпизод, который произошел после того, как А.А. Червен-Водали и Л.И. Шумиловский сделали перед ревтрибуналом заявления о своей предыдущей деятельности.

Заявление Гойхбарга, что подсудимые занимались «биографическими безобидными разглагольствованиями», с последующим предложением, во-первых, «биографические рассуждения ввиду их бесцельности не допускать» и, во-вторых, предложить подсудимым давать обещанные ими объяснения по предъявленному обвинительному материалу, возмущенно оспаривалось защитником Ароновым. Процитировав вторую статью постановления наркомата юстиции с руководящими началами по уголовному праву, где обозначалось, что «с точки зрения революционного законодательства советской России выяснение условий жизни, образа жизни является одной из основных задач революционного суда», он пошел дальше и уже критиковал порядок самого судебного процесса.

Аронов говорил: «Что касается до то, что некоторыми из обвиняемых не отвечено на конкретные факты и обвинения, которые им предъявлены были, то я уже имел честь говорить перед революционным трибуналом, что необходимо дать обвиняемым говорить по каждому конкретному обвинению в тот момент, когда слушается данное действие. Но, к сожалению, этот порядок не был принят, был принят другой порядок и вполне понятно, что подсудимые из всего того материала, который был им предъявлен как уличающий их, могли упустить тот или другой материал…»[530]

Из приведенной дискуссии ясно видны принципы защиты: апелляция к логике и здравому смыслу, к суду, а не к публике, а также использование слабых начатков советского законодательства. Эти принципы прямо противоположны тем, которые использовало обвинение.

В ходе судебных заседаний случались моменты, когда защита внешне добивалась значительных успехов. 27 мая она смело перехватила инициативу и атаковала трибунал ходатайствами о приобщении к следственным делам подзащитных целого ряда документов, существенно корректирующих навязанную обвинительным заключением мотивацию их деятельности в составе правительства[531]. И если на первых порах обвинитель Гойхбарг не сдерживал этот натиск, то спустя время между ним и защитниками был начат самый настоящий торг.

Сами обвиняемые в ходе процесса придерживались тактики, когда из всего набора патетических обвинений ими вычленялись конкретные обвинения, по опровержению которых они и выступали. Естественно, защита давала свою общую концепцию деятельности обвиняемых, их причастности и ответственности за деяния колчаковского правительства на общем фоне политической ситуации. Наиболее сконцентрированно эта позиция отразилась в их заключительных речах.

Видимо, напряженная атмосфера в зале заседания вынудила защитника Аронова начать свою речь с панегириков в честь обвинения, и он заявил: «Слишком страшны преступления […] Здесь говорил обвинитель, и его устами говорило обвинение. Здесь говорила вся советская Россия устами обвинителя, здесь говорили все рабочие и крестьяне устами обвинителя. Здесь говорил мировой пролетариат, который предъявлял счет правительству Колчака, правительству богачей и кулаков […] Защита считает: то, что прошло перед нами, бледнеет перед теми фактами ужаса и террора, которые освещались за время колчаковской власти»[532].

Однако последующая структура построения речи указывала на явное желание Аронова этими словами осмеять громкую патетику обвинителя и даже, более того, показать бездоказательность обвинений и искаженное представление о политических событиях в Сибири в период Гражданской войны.

Начав с 12-й статьи основных положений уголовного права РСФСР, он заострил внимание на причинах, по которым подзащитные («имеющие заслуги перед рабочими и крестьянами») попали в Сибирское правительство. Подчеркнув факт, что «данными дела установлена их безучастность» в антибольшевистском движении, Аронов произнес слова, грубо идущие против гойхбарговской концепции политической жизни: