Адаптер

— Да, Беджан, объясни нам, что случилось? За что с ними так? Что они сделали? — спросил седой старик, сидевший на самом краю у окна. Он задержался на пересылке, как и на свете, игнорируя отчеты медстанции, прочившей ему скорую смерть вот уже больше тридцати лет назад. — Я такое видел много раз, не первый город изолируют. И никак не могу понять, за что же они так с нами?

— С ними, мы заключенные, — поправил его сидевший напротив молодой старик, страдавший от лучевой болезни, но державшийся старика, беря себе немного его везения.

— С нами! Ты себя от других не отделяй! Есть мы, и неважно, кто мы по статусу, и они! — старик погрозил кому-то кулаком в окне. — Так было во все времена.

— Верно, но тогда были войны, эпидемии, наводнения или землетрясение, — медленно сказал полицейский, неодобрительно смотря на внука, игравшего с Ю-ли в переглядки.

— А сейчас просто мочат, когда на всех не хватает! — стукнул кулаком по столу страшного вида мужчина непонятного возраста. Лицо было изуродовано шрамами от ожога, и страшная рубцеватая маска говорила о нем лучше любого отчета из личного дела. Про таких рассказывали в школе, показывали в инфоблоках, говоря, что так и выглядит настоящий уголовник, способный сотворить страшное, богомерзкое преступление. Но все, кто был в столовой, знали, что его внешность обманывала не только людей, но и машинную логику, неверно считывавшую его эмоции, понижая рейтинг до минимального уровня. — Вот что, неужели у них кончились деньги? Беджан, мы же все знаем, откуда ты и кто такой. Инфоблоки мы все смотрим, там про тебя было. Можешь не говорить, просто объясни — за что такое скотство?

Столовая зашумела, поддерживая мужчину со шрамами. Лиз села на лавку рядом с мужем и сжала его пальцы, слегка толкнув правым плечом. Беджан кивнул и после долгого вздоха заговорил.

— Для того, чтобы это понять, вам придется перестать быть людьми.

— Как это? — удивился мужчина со шрамами. — Я хоть и урод, но я человек и видеть не могу, как мы собираем мертвецов, а потом сжигаем, будто бы их и не было на свете! Почему мы не оставляем ничего о них, как требует наша вера? Разве они не заслужили покоя и памяти?

— И не надо говорить, что они все больны, и их убил вирус, — добавил молодой старик, закашлявшись от волнения.

Беджан молчал, рассматривая пальцы Лиз. Она колола его ладони заострившимися отросшими ногтями, которые Мана ежедневно выравнивала пилкой, приговаривая, что скоро у мамы будут настоящие когти, как у пантеры. Он думал, знают ли эти двадцать два уголовника, ожидающие пересылки за разные статьи и такие непохожие на настоящих головорезов и убийц, которых обычно демонстрировали в ежедневных полицейских хрониках. Мысль его ушла в другую сторону, он вспоминал, сколько раз за свою короткую жизнь слышал о том, что государство победило преступность, но каждый день в инфоблоке росло количество криминальной хроники, часто перемешанной с выявлением и задержанием госизменников и шпионов. Раз в пять лет вспоминали о террористах, добавляя в палитру ужаса больше кроваво-черных оттенков. Ориентировки на Лиз и Ю-ли висели постоянно на терминале, и каждый мог опознать, заподозрить и обеспокоиться, доложив, настучав куда следует. Но зачем, если никаких зачетов срока или других благ доносчик не получит. Если на человека надели браслеты, и он уже находится в пересыльном пункте, то нет никакой возможности погасить или скостить назначенный срок, всегда превышавший расчетное время дожития. На время заключения гражданин лишался основных прав, без которых можно было существовать, и не было ни одного юридического механизма возврата прав гражданину после отбытия срока. Беджан это проверял и не раз, за что получал предупреждения в университетской библиотеке, так и не вышедшие за стены университета, никак не повлиявшие на его рейтинг, сохраняясь лишь в личном деле студента. Не было и доверия к этим людям, как не может быть доверия к незнакомому человеку, не проявившему себя достаточно. Нормы и правила, созданные тысячелетия назад религиями и скомпонованные государством до законов, требовавших воспринимать каждого исключительно положительно, каким и должен был быть новый человек справедливого государства, не работали, оставаясь догматом для узкого круга истинно верующих, правоверных фанатиков. Государство старалось не плодить ярых поборников веры, понимая, что они же первые уничтожат власть, найдя в ней признаки истинного сатанизма.