Адам и Ева

Мы шли вместе под молодою тенью листьев. Ева любила подолгу отдыхать в поросшей кустами просеке, где впервые подарила мне свою любовь. Солнце сплетало воздушные, шелковые нити лучей, ветви кидали на землю белоснежные облачка. Порою Ева подносила руку к своему чреву и улыбалась мне: я не видал еще такой красоты улыбки. Все казалось нам новым. Мы ведь не знали еще грациозность березки, патриархальную величавость дуба, очарование небес, омытых сияньем, – и все нам ныне открылось. Деревья стали называться дорогими для нас именами: Ева звала Адамом великолепный бук, чьи ветви простирались до самой земли и могли бы укрыть под собою целое племя. А я называл Еву стройной, трепетной березкой, потому что во всем ее существе было столько безмятежной и легкой игры. Потом мы оба стали придумывать имя ребенку и, наконец, окрестили молодой и здоровый дубок именем Ели, в честь благодатного солнца, величавого отца нашей любви. Изящный дубок, казалось, наполнился жизнью. Ветер своими устами касался его листвы и ласкал, как ребенка.

О, природа, – разве ты не обширное море молока, на котором плавает вечное вещество? Разве ты, по истине, не колыбель всех душ? Мы едва лишь стали постигать тебя. Мы были двумя бесхитростными созданиями, что ступали под деревьями, внимая жизни.

Вскоре Ева почувствовала, как молоко прилило к ее груди. Но легко сносила боли в своей утробе. Она не страшилась предстоящей развязки. Расслабила свой пояс, и прохладный ветерок овевал лаской ее расцветшее тело.

– Разве я не Ева в саду Эдема? – говорила она.

Я был полон восхищенья спокойным героизмом этой пастушки.

Спустя некоторое время, углубившись в лес, я узнал по пенью птиц, что лето пришло. Воздух был горяч и тяжел. Я спустился на лужайку и нарвал первых ягод земляники. Это было почти в ту же пору, когда Ева пришла прошлым летом вместе с другими девушками. Ева, Ева! Земля сладостно разливает душистые соки. Прими эти первые дары, – они похожи на свежие ореолы твоей груди. Так звал я ее издали. И вдруг увидел, что и ребенок шел с нею на мой зов: у порога жилища Ева, подняв руки, показывала мне его, восклицая:

– Ели, Ели! – чтобы я понял, что это было юное существо мужского пола, обещанное нашему желанию иметь потомство.

Туман окружил меня. Я забыл на мгновенье, охватывая руками переполненное кровью сердце. Потом побежал к Еве, взял из ее рук ребенка и понес его под лучи света, лепеча без конца: Ели! Ели, как обетованное и царственное имя. Длинные пряди моих волос окутывали его, и борода моя покрывала его золотистыми волнами. Опьяненный хмелем света, я плакал и смеялся. Я почувствовал в себе божественную гордость, как будто и я в свой черед вознесся на высоту жизни, как будто из моей любви возникло маленькое божество. Моя алая кровь разливалась глубоким потоком реки. Полный безумья я сказал Еве:

– Прекрасный Ели также пришел с равнины!

Внезапно раздался крик младенца, такой же громкий как рев львенка. Он заглушил шум ветра и пение птиц, достиг границы леса. И возвестил тем природе, что вступил в нее король.

Повернувшись к Еве, я увидел, что от ее присутствия зацветала земля, как в лесах разливались розовые соки земляники.

Я взял Еву на руки и понес на постель, а рядом положил ребенка у ее груди.

– Видишь, – сказала она мне, – не успел он появиться на свет, как уже опустошил мне одну грудь. А теперь ищет ручейками и другую. У нашего сына, Адам, будут великие желанья.

Молоко струилось, и маленький ротик всасывал его, как вспененное вино, вытекающее из бочки. А Ева слегка надавливала пальцами сосок своей груди, которую сжимали жадные губки. Моя мать поступала также, и все матери до нее. Их пальцы, нажимая на груди, были бледны и длинны. Головка ребенка откинулась. Несколько капелек молока скатилось с его губ. И он заснул, сытый и довольный, рядом с дремавшей от усталости Евой. Все наше жилище прониклось тишиной, и я отошел недалеко от порога в лес вместе с собаками и плакал счастливыми слезами.

Глава 21

Прошло десять дней, и раз под утро я сказал Еве:

– Возьми ребенка, и пойдем к ручью.

Она взяла его на руки и пошла за мной к овражку, где струился ручей. Тело ее колебалось легким и грациозным волнением. Казалось, она вышла девственной из своих страданий. Она не была прекраснее даже в тот день, когда впервые шла рядом со мною к лесному жилищу. Мы шли теперь под покровом дубов и, наконец, достигли берега ручья. Я взял из рук ее Ели и трижды погрузил его в свежий поток, повторяя:

– Ели, Ели, приобщись отныне силою и благодатью этой воды ко вселенской жизни и слейся с ней навсегда! – Я произносил слова сурово, как священник при таинстве освящения. Я сознавал, что совершаю прекрасную и великую вещь, как и прежние люди, приходившие со своими новорожденными к воде источников и рек. Я крестил ребенка ясной зыбью вод и, подняв его над своей головой, понес под теплые лучи солнца.

И сказал:

– Солнце, – создатель всех земных благ! Посвящаю тебе дорогое мне существо.