Адам Чарторийский в России

Главным предметом ее ненависти был, разумеется, Наполеон. Французский император вел с ней войну, ничего к его славе не прибавляющую. Военные бюллетени 1806 года — официальные документы, да еще такие! — наряду с сообщениями о блестящих победах, о больших исторических делах содержат в себе мелкие, грубоватые, а то и просто грубые выпады против прусской королевы. Каким-то образом Наполеон узнал о ее увлечении царем и использовал эту тему самым неподобающим образом. В 17-м бюллетене сообщается, что в Берлине найдена картина, изображающая королеву в обществе Александра I: "Elle a l'air de regarder l'empereur de Russie"[22]. Картина эта, написанная каким-то добрым немцем в самом верноподданном духе, без тени коварного умысла, объявляется «скандальной», выражается недоумение — чего, мол, смотрела прусская полиция? В бюллетене 19-м, после занятия Берлина французскими войсками, отмечается, что в спальне королевы найден портрет русского царя!

Все это не помешало Наполеону позднее встретиться с королевой Луизой в пору мирных переговоров. Роль ее в те исторические дни достаточно известна. В Пруссии явно переоценивали обаяние королевы Луизы. Ее нарочно вызвали для переговоров с победителем в надежде, что «небесное видение» смягчит сердце Наполеона и добьется у него лучших условий мира. Расчет был столь же неосновательный, сколь странный (особенно со стороны Фридриха Вильгельма III). Прусская королева Наполеону, видимо, очень не понравилась; да если бы и понравилась, результат был бы, наверное, тот же. Их историческое свидание много раз описывалось историками. Королева Луиза говорила о делах, Наполеон переводил разговор на туалеты: «Какое на вас прекрасное платье! Где вы его сшили?..» Если верить известному рассказу (Гейне, помнится, написал на эту тему стихи), королева в заключение с кокетливой улыбкой про тянула ему цветок: «Государь, возьмите эту розу и уступите нам Магдебург!..» Наполеон взял розу без особенного восторга — и Магдебурга не уступил. «Галантность тут обошлась бы мне слишком дорого», — писал он Жозефине.

Мемельское свидание не имело важных непосредственных последствий. Но на нем впервые наметилось то направление русской внешней политики, которое оборвалось лишь в 1914 году. Излагаю кратко дела незначительные, частные, личные и нисколько не сомневаюсь в том, что тогда, как и теперь, от них зависели великие исторические события.

VI

Польский поэт в эпиграфе к своей поэме поставил слова Макиавелли: «Bisogna essere volpe e leone»[23].

Адама Чарторийского не любили в высшем обществе Петербурга. Он имел репутацию человека гордого и надменного. У тонких психологов очень принято клише: «под маской гордости» человек якобы скрывал крайнюю свою застенчивость. Это не слишком понятно, но кто знает, может быть, так было с Чарторийским. «Под видом холодности и сдержанности у него весьма доброе сердце», — сообщал саксонский дипломат Розенцвейг[24], признававший за князем и замечательный ум, и твердый характер. Петербургское общество подозревало в нем коварного ученика Макиавелли: если бы он только был лев — вдруг он и лисица? Почему иностранной политикой России ведает польский князь, еще недавно сражавшийся с русскими войсками? Чарторийский, повторяю, имел основания особенно часто подчеркивать, что он не русский, а поляк, чистокровный поляк. В той сцене встречи с ним князя Андрея, с которой начинается настоящая статья, у Толстого очень верно подчеркиваются оба настроения: и политическое недоверие, и личное нерасположение к Чарторийскому характерны для очень многих представителей русской знати того времени.

Нет, Чарторийский не был последователем Макиавелли и никаких коварных целей он себе не ставил. На посту русского министра иностранных дел он с полной искренностью служил России, — но служил ей только потому, что в ту пору считал ее интересы совпадающими с интересами Польши. Интересы России князь Адам понимал по-своему. В течение некоторого времени он искренно верил в те идеи, которые на нынешнем политическом языке можно было бы назвать идеями Лиги Наций, и именно от них ждал восстановления родины. Позднее он с той же добросовестностью пришел к мысли, что России нужна война. России война была не так уж нужна. Но Польша действительно могла воссоздаться только в результате войны.

Войны с кем? Когда читаешь письма людей того времени (письма, а не их воспоминания: в воспоминаниях все приведено в необычайную логическую ясность), видишь ту же хаотическую картину, что наблюдается в Европе и сейчас. За год, за несколько месяцев до наступления всемирно-исторических событий самые выдающиеся люди (быть может, за исключением Наполеона) совершенно не знали, куда они идут и что ждет их: мир? война? с кем война? с кем союз? кто друг? кто враг?