Он побрился, вынул оба орошенных кровью безопасных лезвия, кинул их в массивную бронзовую пепельницу, выдал идеальный в структурном отношении стул, быстро принял ванну, поспешно оделся, оставил свои вещи у консьержа, оплатил номер и ровно в шесть втиснулся к небритому и попахивающему Джонни в его последнюю модель «парадокса», дешевого
— Скажите, любезный Джонни, где это мы? — спросил Ван, лишь только они, свернув с озерной орбиты, покатили по загородному шоссе мимо дощатых коттеджей среди сосен, между которыми было развешано белье.
— Дорофей-роуд! — выкрикнул водитель, заглушая рев мотора. — Ведет прямо к лесу.
Действительно. Ван ощутил легкую боль в колене, которым ударился о камень неделю назад, будучи атакован сзади, в каком-то ином лесу. В тот же миг его нога ступила на мягкую, усыпанную хвоей лесную тропинку, мимо проплыла прозрачная белая бабочка, и с невыразимой убежденностью Ван осознал, что жить ему осталось всего лишь несколько минут.
Повернувшись к секунданту, Ван сказал:
— Это запечатанное письмо в фирменном конверте гостиницы «Мажестик» адресовано, как вы видите, моему отцу. Перекладываю в задний карман брюк. Прошу отправить немедленно, если капитан, который, как видно, уж прибыл в лимузине, смахивающем на катафалк, случайно меня прихлопнет.
Отыскали подходящую поляну, и основные действующие лица с пистолетами в руках встали друг против друга на расстоянии тридцати шагов, как и положено в поединке, описанном во множестве русских романов, преимущественно русскими романистами дворянского происхождения. Арвин попросту хлопнул в ладоши, давая знак стрелять по желанию; Ван заметил справа какое-то пестрое колыхание: двое маленьких зевак — толстая девочка и мальчишка-очкарик в матроске, держатся за одну корзинку с грибами. Мальчишка не тот, что грыз шоколад в купе у Кордулы, хоть очень похож, и как раз, когда мозг Вана был занят этими мыслями, в левый бок ему вонзилась пуля, выбивая, как показалось, все, что было с этой стороны. Ван покачнулся, но удержался на ногах и с видом, полным щеголеватого достоинства, разрядил свой пистолет в едва разгорающееся зарей небо.
Сердце билось ровно, мокрота оказалась чиста, легкое не задето, однако где-то под мышкой слева неистовым жаром отдавалась боль. Кровь, просачиваясь сквозь одежду, струилась по брючине вниз. Медленно, осторожно он опустился на землю, привалившись на правую руку. Накатил страх потерять сознание, но все же, видно, на какой-то момент он отключился, потому что внезапно увидал, как Джонни, уже овладев его письмом, запихивает конверт к себе в карман.
— Да порвите же, идиот! — процедил Ван, невольно застонав.
Подошел капитан и с довольно-таки унылым видом сказал:
— Ну вы уж теперь не в состоянии продолжать, да?
— А вам уж не терпится… — начал было Ван: он хотел сказать «вам уж не терпится еще разок схлопотать по физиономии!», но вдруг почему-то весело рассмеялся на слове «не терпится» и от растянутых в смехе связок внутри так мучительно заныло, что он осекся, сник, на лбу выступила испарина.
Меж тем Арвин переоборудовал лимузин в карету скорой помощи. Разложили газеты, чтоб не запачкать обивку, а капитан суетливо добавил поверх нечто напоминавшее мешок из-под картошки или чего-то еще, гнившего в бардачке, а потом, порывшись в багажнике, бормоча что-то типа «только чужой крови мне не хватало» (слова по всем статьям кстати), решился пожертвовать старый замызганный макинтош, на котором по дороге к ветеринару испустил дух любимый кобель.