Ад & Рай

– Ты уже двадцать тысяч раз спрашивал, – конкретно выразился первосвященник. – Интересно, сколько можно? Ты помнишь, до чего это довело бедного Езекию? Ему с тех пор везде живые трупы мерещатся. Уехал в Паннонию, на минеральные воды, прийти в себя от галлюцинаций. Мы с тобой судили, рядили, совет лекарей собирали. Ну не мог Кудесник воскрешать! Судороги мышц, и всё. Ты же помнишь – в костре, бывает, покойники садятся. Это воскрешение?

Зоровавель умом понимал – Анна совершенно прав. Однако…

– Слушай, в пещере с Лазарем не было костра, – робко сказал он.

Анна пожал худыми плечами и куснул опреснок. Последние годы у него был отличный аппетит, он обедал по семь раз за день.

– Значит, колдовство, – флегматично сказал Анна. – Может, в той пещере грибы росли, распыляя споры. Одурманили тебя, брат. Задумайся, кому ты веришь? Ты ещё вспомни, что тело Кудесника исчезло после снятия с креста. Не понимаю, почему такой резонанс? Ну, исчезло и исчезло. У меня на прошлой неделе сто денариев исчезли из кошелька, я же не объявляю их святыми. Ясное дело – сторонники похитили труп шарлатана, а потом зарыли втихую.

Успокоиться у Зоровавеля никак не получалось. Мимо здания Синедриона, гремя доспехами, прошел римский патруль с факелами в руках, – прохожие провожали солдат-чужеземцев недобрыми взглядами. У подножия нового памятника Калигуле (их в Ерушалаиме ставили каждый месяц) появился глашатай, разворачивая папирус с reclamare. Зоровавелю вспомнилось: на прошлой неделе неизвестные убили сразу двух глашатаев. Как предположили жёлтые папирусы, это месть. Да, трудно держать себя в рамках, если на каждом шагу тебе орут в ухо: «Посетите Египет – жемчужину империи!» и «Доспехи “Марцеллинус” защитят вас от побоев сборщиков налогов!» Однако reclamare на площадях становилось всё больше – двор Калигулы погряз в роскоши, ему требовались деньги, деньги и ещё раз деньги. Даже у резиденции Понтия Пилата и то поставили колонну со скульптурой голой девушки – reclamare сети лупанаров. У прокуратора иные пристрастия в сексе, но он смолчал.

…Зоровавель почесал затылок. Мысли смялись в глиняный ком.

– Если всё так, как ты говоришь, – не унимался он, – зачем мы тогда прячем в саркофаге руку банщика? Ведь Кудесник-то не воскрес!

– А это на всякий случай, – хихикнул Анна. Он дунул в какую-то трубку, и пространство комнаты заполнил остро пахнущий голубоватый дым. – Я предусмотрел трудности. Сторонники Кудесника всем уши прожужжали: ах, воскрес, ух, воскрес. Сдаётся мне, их надо привлечь к суду за незаконное reclamare: не платят налогов и пихают всем свой информационный товар! Мы-то ладно, народ стойкий… но есть очень восприимчивые к reclamare люди: вот не надо им, а пойдут и купят. Допустим, ученики Кудесника навербуют себе сторонников – эдак, человек тридцать, не больше. А тут мы с рукой: скрутим их, подлецов, в бараний рог.

– Плохо, что всё перемешалось… – закашлялся Зоровавель. – Тиберий забрал банщика – и больше никаких вестей. Где он, что с ним? Если через полгода не появится, вложим руку в захоронение… как и хотели. Но, Анна, я просто восхищаюсь твоим спокойствием… что бы ни произошло, ты относишься к этому с улыбкой и смехом. Почему?

– Давно собирался тебе сказать. – Анна глянул на первосвященника блестящими, выпуклыми глазами. – После кучи сложностей с Кудесником у меня случился нервный срыв. Я посетил лекаря-разговорника, он выслушал меня и велел вдыхать дым корневищ волшебных растений – тех, что продают по тёмным углам нубийцы и сомнительные вольноотпущенники. Ты удивишься – помогло. Меня теперь вообще ничего не волнует. Римляне, интриги в Синедрионе, Иезекия на минеральных водах… какая ерунда. Знаешь, лично мне слюной плевать, воскрес Кудесник или нет. Да пусть даже и воскрес!

– Неужели?! – задрожал Зоровавель.

– Да нет, это я так, – успокоил его Анна. – Чисто теоретически.

…Reclamare на площади сменились новыми криками – оглашались указы императора. Стократно пресветлый цезарь подверг опале Пратума[63] – старого и хитрого чиновника, многие годы управлявшего префектурой города Рима. Лысый префект Пратум, прославившийся головным убором, похожим на плоский блин, слыл оригиналом. Пратум обожал ставить многотонные статуи прошлым цезарям и для этого содержал во дворце старца – больного на голову скульптора из Иберии. Супруга префекта, почтенная мордатая матрона, превратилась в богатейшую женщину Imperium Romanum: ей сказочно везло в торговле. «Ложь завистников, – отбивался от нападок префект. – Если бы она не вышла за меня замуж, то стала бы ещё богаче». «Ага, – ехидничали остряки у храма Юпитера. – Но только в том случае, если бы матрону взял в жёны наш цезарь Тиберий».

– И так как оный Пратум, аки собака парфянская, лаял в папирусах жёлтых на величие императора, – звонко восклицал глашатай, прямо-таки пропитываясь негодованием, – Цезарь Калигула постановляет – лишить Пратума головного убора, отдать другому патрицию – из холодных северных краёв. Пусть благодарит великого цезаря за счастье и не забывает, из чьего корыта ему так вкусно лакается!