Я вскочил на ноги и метнулся к окну, выскочив из него почти всем телом, пытаясь схватить вдруг пропавший из лёгких кислород, но от свежего зимнего воздуха меня только взяла тошнота. Кажется, что мои органы уже не могут выжить в мире за пределами этого тесного гроба, в который заселила меня жизнь. Я захлопнул окно и безвольно лёг на кресло. Было невозможно пошевелиться: мне не хватало крови, которая вся почернела и застыла, будто сдалась, будто ей уже осточертело бесцельно течь по моим венам, которым так или иначе суждено сгнить, выпутаться из кожи, упасть на землю, исчезнуть в желудках птиц и грызунов. Мне стало жаль мою кровь, мне бы хотелось, чтобы она нашла для себя место лучше или просто впиталась в землю, позабыв об утомительном сосуществовании со мной.
– Мне надо выпустить её.
– Ты же не в средневековье.
Между мной и Эди повисло молчание, как некогда висел я на слишком тонком ремне, чтобы он мог не порваться. Спустя время я вернулся к этому тексту и перечитал его. Сначала планировал стереть всё и забыть, но решил для начала подправить несколько деталей, дополнить образы, а теперь разошёлся и вновь не могу остановиться.
– Может, тебе бросить всё и уйти духовно жить в горы? – моя мрачная муза упала мне на спину и прошептала в уши этот вздор.
Меня пробило на смех.
– Уйти жить в горы, ха! Не цитируй их. Они ничего не знают о духовной жизни.
– Они?
– Этот идиот постоянно твердит о духовной жизни и пути к счастью через неё. Ха. Ха-ха-ха! И они тоже. Все они. Да вообще все! Но что они понимают? Если дьявол и существует, то это он создал религию и все эти духовные практики. И это его главная победа. Нет ничего хуже для человека, чем жить духовно, ведь всё, что существует, – телесно. Я сам уже всего лишь дух, который нелепо прячется за тонкой ширмой из кожи. Так невозможно жить. Это невыносимые страдания. Каждое движение тела, каждая секунда в материальности приносят боль, как если бы сильные струи крови вдруг потекли мимо вен и прямо по мышцам, разрывая их на мясо. Так что если я уйду в горы, то жизнь моя станет настолько далека от земли, что как только я почувствую жжение, голод, страх или посуду под своими руками, которую надо вымыть, то сразу же размозжу свою голову об камень. Потому что страдания мои будут непомерны. А все люди вокруг… они стараются помочь, беспокоятся о моём теле и его будущем, но делают только хуже. Чем больше я погружаюсь в мир метафизический, тем больнее и страшнее мне возвращаться даже на малость к миру физическому. Теперь я не могу даже есть: мне страшно. И не могу спать. Ты знаешь, меня будто скручивают между гигантских шестерней каждый раз, когда они просто упоминают быт или, что ещё хуже, пытаются помочь с моим. Это так тупо, так ничтожно, я будто стал слабее, чем последний червяк. Но мне почему-то так тяжело. Как вот сегодня, например, когда она… кха! Кха! Кх!