ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Она приходит в себя уже в кресле перед камином. Её ещё бьёт дрожь, но она чувствует, как сильные руки Инарда обнимают её. И Хильдегер кажется, что часть страхов покидает её. Они больше не сковывают цепью её сознание. Девушка осторожно касается пальцами плотной шерсти рукава, чтобы убедиться, что руки её короля — не продолжение того сна. Хильдегер понимает, что это глупость. Должно быть. Ни матушка, ни сёстры Инарда не позволили бы себе такой вольности — теребить короля за рукав. Ни одна из наложниц фальранского владыки не позволила бы себе такой вольности. А Хильдегер позволяла. И, что самое важное, позволяли ей.

— Зачем ты вышла на мороз? — спросил её Инард.

Голос короля необыкновенно мягок. Он кажется всерьёз обеспокоенным произошедшим. Взволнованным… Но Хильдегер вряд ли может ответить что-то вразумительное на этот вопрос. Она и сама толком не знает, зачем выбежала на балкон. Там было холодно. И темно. И ещё более страшно. Зачем она выбежала? Какой злой дух овладел ей в тот момент? Хильдегер до сих пор дрожала. От страха и от холода. И фигура той девушки, лицо которой было закрыто вампирской вуалью, всё ещё встают перед её глазами.

Конец Великой Зимы нужно заслужить. Конец Великой Зимы невозможно выпросить у неба — небо останется глухо к мольбам, если сам человек не будет ничего делать. Но если человек только постарается сделать что-то, что в его силах, если он сделает это — зима наконец отступит. Маги шли на юг — туда, где были плодородные земли… Вампиры уже давно не хотели даже торговать с Фальранией — задолго до того, как началась эта война. Но Хильдегер уверена, что это одна из причин этого затянувшегося кровопролития — то, что вампирские королевства перестали торговать с Фальранией.

Хильдегер совсем не хочется говорить, что ей приснилось, как какая-то девушка желала смерти ей, её королю, всем его будущим детям, всей Фальрании… Хильдегер совсем не хочется признаваться, что она испугалась какого-то дурацкого сна. Инард лишь пошутит, что кошмары снятся ей так часто потому, что у неё нет покровителя. У всех северных фальранцев есть покровители — люди из древних, которых им выбирали при рождении. Обычно выбирали кого-то из тех, кто прославился в битвах или другими славными делами. Обычно выбирали древних героев. Вроде Наримана, Саргона, Аваре или Нереуса. Тех, кто особенно почитался магами.

Девушка хотела бы уехать из Арионма. Уехать навсегда, без оглядки. И жить в одном из замков на самом севере. И радоваться первым шагам своих детей. Даже если родится девочка, Хильдегер здорова и сможет родить ещё. И ещё, и ещё — пока не родится мальчик, достойный наследник королю Инарду. Она обязательно родит Инарду мальчика. И даже не одного. Хильдегер уверена в этом. Король будет счастлив рядом с ней…

Где-то на груди у Инарда кулон в виде знака Хейдена — схематического изображения кинжала, молнии и кошеля, из чёрного металла. Его Величество как-то говорил ей, что его дед выбрал покровителя своему внуку из Сонма Проклятых. Хильдегер слышала, что у самого Леафана покровитель был тоже из Сонма. Вроде как — Саргон. Девушка не слишком понимала причин, побудивших Леафана выбрать для внука именно Хейдена. Инард совсем не был на него похож. И Хейден не был героем или воином. Чернокнижник был обыкновенным хитрецом, который делал всё для сохранения собственной жизни. Нет, шепчет Хильдегер внутренний голос. В том-то и дело, что необыкновенным… Если бы Танатос был обыкновенным, он никогда не смог зажечь солнце, благодаря которому существовало уже много поколений людей. Должно быть, в этом и было всё дело. Однако, пожалуй, сама Хильдегер в покровители Инарду выбрала бы короля Роланда.

— Я боюсь… — шепчет Хильдегер, прижимаясь к нему, — я очень боюсь, мой король…

Её губы не слушаются. Девушка кажется совсем замёрзшей. Или до смерти напуганной. Одно из двух. Или всё вместе — её тело сотрясает дрожь, а губы так бледны, что мужчина может заподозрить что угодно. Вплоть до измены, которой не было и которой быть не могло. Но Инард не слишком ревнив, и в этом его достоинство.

Инард редко совершает необдуманные поступки. И он уверен в себе. Во всяком случае, сейчас. Иногда Хильдегер кажется, что король не умеет ревновать, однако проверять это девушке совершенно не хочется — это было бы просто предательством. А ещё рядом с Инардом Хильдегер чувствует себя намного спокойнее. Он сможет что-нибудь придумать, она верит в это. Сможет защитить её и, главное, их ребёнка. Он сильный, смелый и очень умный. А ещё он не скован по рукам и ногам, как сама Хильдегер.

— Не бойся! — смеётся Инард. — Что с тобой может случиться, если рядом с тобой лучшие воины и лучшие лекари во всей Фальрании?!

Он редко смеётся, и обычно, если только Хильдегер видела его улыбку, ей самой хотелось смеяться, но сейчас… Сейчас она не может думать ни о чём, кроме того страшного проклятья, что приснилось ей. В другое время Хильдегер поцеловала бы его, если бы только увидела, что он улыбается. Она любила Инарда всем своим сердцем, пусть его мать и сёстры и считали это неправдой.