ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Девушка удивлённо хмурится, нащупывая под обоями что-то. Подумав немного, она присаживается на ковре, берёт канцелярский нож — она купила его совсем недавно, а тут такой случай им воспользоваться — и разрезает обои так, чтобы при желании можно было потом приклеить их к стене обратно. Она осторожно приподнимает обои, чтобы посмотреть, что таится в этом импровизированном тайнике и восхищённо охает. В этом тайнике спрятано кольцо — то самое кольцо, железное и со странной надписью на внутренней стороне, — которое Хоффман сказал найти. Забавное крохотное колечко, которое Марии даже на мизинец налезет с трудом. И именно то, которое было в том списке. Надпись Фарелл даже заучила наизусть. Так. Из чистого любопытства и упрямства.

Она улыбается, кладёт кольцо в сумку, предназначенную для этих вещичек, берёт список и вычёркивает одну строчку. Что же… На один «артефакт» меньше. Мария в магию верила с трудом. Даже учитывая то, что она была некогда как бы принцессой «сказочного королевства». Кто может поручиться, что это всё неё больные фантазии? В конце концов, школьный психолог что-то там говорил про то, что у ребёнка со столь развитым воображением, может развиться шизофрения. Никто из психиатров в это не поверил, но… Всё же может случиться, не правда ли?

Пожалуй, это чертовски несправедливо — что кольцо нашла она, а не Мердоф. В конце концов, он был куда более достоин первым найти хоть что-нибудь. Но Мария Фарелл всегда была удачлива. Этого у неё не отнять. Айстечу следовало оставаться с ней, если он действительно хочет что-нибудь найти — Ал говорит, что искать чужое она умеет просто превосходно, пусть иногда и не может по три-четыре часа откопать нужную себе вещь в бардаке своей комнаты.

Мария до сих пор слышит свой ответ. Она лишь съязвила ему в ответ и… согласилась со всеми его обвинениями. Он так на неё смотрел… Фарелл коллекционировала чужие взгляды, если бы это было возможно. Ей бы это весьма понравилось — коллекционировать те улыбки, что были предназначены ей, коллекционировать взгляды (когда — восторженные, радостные, счастливые, а когда — тяжёлые, злобные, отчаянные). Второй вариант взглядов Марии нравился больше. В этой почти что ненависти было что-то привлекательное и забавное. И все эти взгляды были совершенно разными! Не было в глазах двух людей одинаковой обиды или одинаковой злости — что-то всегда было различным.

И нет, ей совершенно не было стыдно за подобное. Ей, вообще, редко бывало стыдно. Тем более, если Мария Фарелл была в чём-то виновата. В конце концов, если было весело — почему бы не посчитать какой-то проступок удачей или заслугой? Вот и то кольцо, которое она нашла, было словно наградой ей за то, какой по сути бессердечной дрянью она является.

Забавно.

Девушка слышит, как кто-то поднимается по лестнице, и закрывает глаза. Ей думается, что, пожалуй, было бы интересно увидеть того, кто собирался прийти к ней. Но что-то заставляет её сдержать улыбку, смех, закрыть глаза и ждать… Это почему-то кажется вполне забавным. Будет интересно подшутить над тем, кто войдёт к ней. Будет забавно услышать хоть что-нибудь от входящего. К тому же, выглядеть это будет весьма… необычно, пожалуй.

Человек стоит перед ним и усмехается. У него жёсткий взгляд и губы изгибаются в усмешке, пожалуй, даже красиво. И всё же, в нём легко узнаётся тот самый весёлый и обаятельный Мир. Эта жёсткость, переходящая в жестокость, была неотделима от образа Драхомира — безжалостного Ренегата, который предал всех и вся. Другой человек просто не смог бы решиться на подобное. А Драхомир решился. И даже выжил. Смог бы он провернуть такое, не будучи жестоким? Навряд ли. Танатос прекрасно это понимал. И всё же… Когда он просил демона обучить его каким-то основным приёмам, которые знал сам Мир, Тан совсем не собирался оказываться в странного — и даже жутковатого — вида пещерке с весьма высоким сводом. Наедине с Драхомиром. Сколько там демонов перерезал этот псих? Кажется, порядочно. Чего уж ему справиться с каким-то там беглым отступничком их Чёрного ордена?

Танатос, узнав о всех подвигах Мира, с трудом мог себя назвать и отступничком, хотя раньше всегда гордился предательством того ордена, который воспитывал (мучил и унижал) его три года. Оказывается, эту всю эпопею — как казалось ему раньше — и нормально назвать было нельзя, кроме трусливого вихляния от одной деревеньки к другой. Тем более, всё это было не в одиночку. Рядом с Танатосом всегда находились Хелен и Йохан, а потом и Дея с Асбьёрном. Они были просто кучкой мелковозрастных недоучек, которые трусливо прижимались к друг другу и прятались в каком-нибудь овраге от каждого шороха.