Абвер - «щит и меч» III Рейха

Последовательная настойчивость, с которой Канарис противился опасным устремлениям РСХА, причем не только ради самоутверждения, но еще более во имя Германии, должна была рано или поздно восстановить против него оппортунистов всех мастей, конечно во главе с начальником ОКВ. Разумеется, все высшие военные чины в окружении Гитлера должны были понимать, что источник всех ошибочных решений лежит именно в этом ненужном и вредном сопряжении и противостоянии тайных служб — абвера и СД. Тем не менее они соглашались с фюрером в его оценках поступавших донесений — кто добровольно, а кто, не зная другого выхода, нехотя и скрепя сердце. Между тем шеф абвера и его офицеры уже по роду своей деятельности знали и понимали вещи больше других (в том числе и ближайших военных «советников» Гитлера), и, чем успешнее функционировали внешние связи абвера, тем отчетливее вырисовывалась перед адмиралом истинная обстановка с близящейся катастрофой. Ибо абвер не знал запрета на работу с «запрещенной» иностранной прессой и с вражеским радио; поэтому в абвере никогда не фабриковались «щадящие» донесения. Здесь все проверялось, взвешивалось и обсуждалось без всяких предубеждений и оглядки наверх. Поэтому и аппарат тайной военной разведки, предназначенный обслуживать военную машину Гитлера, оказывался фактически также и главным свидетелем обвинения против него. Офицеры управления «Абвер/Аусланд» выполняли свой долг как солдаты. Но ввиду полного безумия внутри режима и безостановочно растущего превосходства противника выполнение этого долга теряло всякий смысл. Ведущие офицеры абвера уже по своему положению и своей осведомленности не могли верить в чудо и в «чудодейственное оружие», обещанное фюрером. Война была проиграна давно, когда Гиммлер и «партайгеноссе» начали систематически подрывать профессиональную компетентность абвера и всячески ограничивать влияние его донесений и выводов.

Поначалу Канарис не искал личных контактов с преемником Гейдриха Кальтенбруннером. Эти два абсолютных антипода, какие только можно себе представить, встретились впервые 22 февраля 1943 г. в отеле «Регина» в Мюнхене. Именно в тот день были казнены руководители студенческого заговора брат и сестра Шолль. Канарис был глубоко потрясен судьбой этих отважных молодых людей и в начале беседы держался весьма отчужденно. Уже один только неинтеллигентный, грубый вид Кальтенбруннера с его «тягучей тяжеловесной речью, указывавшей на столь же трудно работающий мозг»[273], действовал ему на нервы. Поэтому Канарис ограничился несколькими малозначащими фразами, пока его собеседник не начал критиковать начальника венского центра абвера полковника графа Маронья-Редвица за связи с консервативной оппозицией и англофильскими кругами венгерской разведслужбы. Тут адмирал отбросил все предосторожности. Понимая, что это начало угрозы всему абверу, он включил все регистры своего незаурядного интеллекта. Кальтенбруннеру пришлось умолкнуть, но про себя он, вероятно, удивился откровенной, по его мнению, «наивности», с которой разведчик пытался защитить достоверность своей информации. А после этой встречи он спросил у сопровождавшего его абверовца: «Вы видели руки этого парня? Это же лапы убийцы!» Однако тогда, в обстановке заметно обострявшейся напряженности между абвером и РСХА, адмирала беспокоил не столько Кальтенбруннер, сколько шеф гестапо Мюллер, человек жесткий, бесцеремонный и полный холодного цинизма. В нем Канарис видел после смерти Гейдриха самого опасного врага и инстинктивно ощущал, что Мюллер собирает на него материал и только ждет случая, чтобы сделать свой ход.

И все же шеф абвера упорно продолжал свою оборонительную борьбу с РСХА. В разговоре со своим соседом по улице известным пианистом Гельмутом Маурером он как-то признался, что «решил не уходить со своего поста, чтобы спасти то, что еще можно спасти, и как можно дольше не давать своему противнику занять его место»[274]. По этой же причине он пытался сохранять хотя бы видимость добрых отношений с РСХА. Он часто приглашал Кальтенбруннера, Шелленберга, Мюллера и Хуппенкотена на обед в Цоссен, куда в середине апреля 1943 г. переехало большинство подразделений абвера. Эти встречи были для Канариса, по его словам, истинным мучением.

Но наложить свою лапу на абвер было для РСХА не так-то просто. Для этого нужны были профессиональные доказательства ошибок, просчетов и таких неудач, в которых абвер мог бы повиниться. И в защиту абвера говорит тот факт, что РСХА не смогло представить фюреру вплоть до начала 1944 г. никаких компрометирующих материалов чисто разведывательного характера. Тем не менее в вину Канарису и Остеру ставились любые подмеченные СД «промашки»; но они не давали оснований для начала каких-то серьезных акций против абвера[275].