Абиссинские хроники XIV— XVI вв.

Придя в Атронса Марьям, он направился к Шоа. Така Крестос[145] начал оказывать ему неповиновение на пути и отправил всех цевов самовольно по местностям их. Услыхав об этом, царь наш Наод умолчал и вытерпел до удобного времени. Когда он прибыл в Шоа, этот Така Крестос снова обнаружил превозношение и совершил преступление: он оседлал своего коня и согласился со своими друзьями уйти и изменить царю. Когда об этом сообщили царю, он продолжал терпеть и сказал: «пусть исполнит свое намерение, а мы погонимся за ним, ибо господь бог наш с нами и поможет нам; он умолял нас прежде, когда мы вступали на престол, не начинать делать зла против него». После этого, как сказал царь, этот Така Крестос исполнил свое намерение: ночью он пошел со своими, приведя в порядок своих коней, и придя в землю Ифат, чтобы склонить к своей измене всех цевов, которые жили в Ифате. Но эти цевы узнали о его злонамеренности и измене, схватили его, связали и отвели к царю. Видите, как даровал бог силу и знамение царю нашему Наоду, когда он был терпелив и уповал на его милость. Он скоро низложил врага его царства. И прославили все люди христианские за это бога: «благославен господь бог Израилев, творяй чудеса един».[146] А царь наш не пожелал в конец погубить его, но повелел сослать его, и там его стража ослепила его.

После этого, когда люди были в смятении и обвиняли друг друга, говоря: «такой-то совершил то-то во дни царя нашего Александра» и от этого умножались преступления, повелел царь указом: «не говорите: ты совершил грех во дни царя нашего Амда Сиона. Кто так скажет ближнему, смертью умрет».

Услыхав этот указ, все обрадовались и удивились его мудрости и разуму, и сказали: «воистину те, кто не утеснял и не совершал преступлений, учинил больше смут, чем было в это время; то, что повелел царь, хорошо». После этого он повелел приговором не лишать наследства неправедно утесненных.

Далее, самое великое из всего этого — совершил бог для него чудо и знамение: в третий год его царствования переносили тело царя нашего Зара Якоба в 30-м году после его смерти и внесли его на остров Дага, где упокоилось тело его во гробе под деревом, именуемом «Упокоение праведных». Послышался голос от костей тела его: «сей покой мой во век».

Посему было явлено величие и высота его и пребывает до ныне, ибо во дни его были обнаружены Иудеи, называвшие себя христианами, но в мыслях своих отвергавшие рождество Христово от Марии, тайно евшие в среду и пяток и в великий пост, выплевывавшие по приобщении св. дары — чести его тела и крови подобает поклонение. Этих нечистых худших псов и гиен повергла его рукою владычица наша Мария из среды иереев и всех мужей и жен. Он сокрушил кости их и пролил кровь их, их тела пожирали дикие звери.[147] По сему ликовали издревле люди, раньше скорбевшие, когда слыхали о небрежении и деяниях их. Поднялся дух их и дух владычицы их.[148]

III ХРОНИКИ ЦАРЕЙ ЛЕБНА ДЕНГЕЛЯ, КЛАВДИЯ И МИНЫ

ПРЕДИСЛОВИЕ

В сборниках эфиопских пространных исторических произведений история перечисленных царей обыкновенно представлена вместе как введение к славному царствованию Сарца Денгеля, которому посвящена обширная хроника, являющаяся едва ли не лучшим произведением эфиопской историографии. Однако это единство лишь внешнее; все четыре части написаны разными лицами и в разное время и лишь объединены историком Сарца Денгеля может быть с самой незначительной обработкой; за это говорят и стиль каждой части, и различия в транскрипциях некоторых иностранных имен, и прямые указания. Так, автор хроники Лебна Денгеля говорит, что он спешит покончить с краткой историей предшествующего периода, чтобы поскорее заняться историей именно этого царя; история Клавдия датирует себя в послесловии первым годом Мины; хроника последнего написана при Сарца Денгеле. Но особенно ценные указания дает стиль истории Клавдия, совершенно своеобразный. В то время как истории Лебна Денгеля и Мины написаны почти на чистом языке геез, автор хроники Клавдия, повидимому, думал по-арабски или перевел свой объемистый труд с написанного им же самим раньше на арабском языке; многие фразы делаются понятны только при обратном переводе на арабский; многие выражения понятны только в арабском контексте и словоупотреблении; Гвиди полагает,[149] что автором этого замечательного в своем роде труда мог быть известный церковный и литературный деятель эпохи, бывший йеменский купец Аввакум, переселившийся в Абиссинию, крестившийся и достигший высокого церковного сана эчегге — главного архимандрита всех монастырей дабра-либаносского устава, второго после митрополита церковного сановника и фактического администратора эфиопской церкви. Под его наблюдением эфиопская письменность обогатилась целым рядом переводов с арабского, его покровительством пользовалась и туземная литература.