Абджед, хевез, хютти...: Роман приключений

— Я говорил, что после голода необходима осторожность, — злорадствовал Арт, дыша, как рыба.

— Как же это так? — жаловался Борис. — Ведь я не мог? А принесли шурпу — поел, принесли плов — поел. Ах, зачем я смог? Почему я смог?

Объевшийся поручик подхалимно сидел на корточках и судорожно раскачивался:

— Мутит меня, Борис Иваныч, ох, мутит. Водочки бы сейчас? Вернейшее средство.

Борис поморщился. Эйридикины деньги были у Сергея или у Арта. Он небрежно обратился к двум друзьям:

— Ребята, деньги у вас, кажется. Извлеките-ка червячок. Мы вот с Александр Тимофеевичем лечиться хотим.

Арт засунут руку в карман и вытащил оттуда музейный шуршащий червонец. Борис передал его поручику.

— В два счета. Одна нога там — другая здесь, — заюлил тот и смылся. Арт поглядел ему вслед и с ожесточением плюнул:

— Отвратительный индивидуум. Мне даже как-то легче стало.

— Не человек, а стерва. — Сергей потянулся. — Соснем, братишки.

Минуту спустя вся троица, добравшись кое-как до темной каморки, ожесточенно заснула.

Проснулись уже при звездах и опять уселись па паласе в чай-хане.

— Шурпа, плов, чай и вообще. Много, — объяснялся с хозяином Щеглов. Таджик глядел на него с бездонным уважением.

Снова поели. Потом снова отправились спать. Ночь прошла в диких кошмарах, а утром Щеглов сказал:

— Конец. Теперь, кажись, все. Только челюсти немного побаливают. Подсчитаем финансы.

И ПОСЛЕДНЯЯ

Перед тем, как сесть на поезд Термез — Самсоново, экспедиция, за исключением пропавших молодоженов и запьянствовавшего, к общему облегчению, белогвардейца, пару дней гуськом слонялась по учреждениям и базарам. Неожиданно для этих мест выпал куцый снежок.

Броунинг наслаждался дружественным молчанием и огромной махорочной трубкой, возвратившей ему английский профиль. Сережа длинно читал в спину Борису уроки политграмоты, вполне сознавая всю безнадежность этого дела. Отходчивая стихия Сергея, наперекор рассудку, волновалась дружескими воспоминаниями о длинных теплых прогулках по Самарканду и Яккабагу.

На термезском базаре Козодоевский крепко любил Сергея и власть Советов.

«Я — хамелеон», — думал он с неопределенной гордостью…

Александр Тимофеевич появился на третий день, опухший, затравленный и опасливый. Он, униженно заикаясь, сообщил, что остается служить пока у частника в Термезе и что, только увидев воочию советские торговые вывески, он понял, как мало дорос еще до красной Москвы.

— Где Джелал? — закусил мундштук трубки Броунинг, когда белогвардеец отхлынул.

— Придет, где бы ни был, — уверенно ответил Сергей.

Настал день отъезда. На маленькой железнодорожной станции собрался отъезжающий народ. Степенные немцы Востока — белокурые таджики — бесконечно пересматривали содержимое своих пестрых куржумов. Глядя на эти ковровые мешки, Сергей почему-то горько вспомнил и вздохнул об одинокой судьбе ишака Томми и верного Стусана. Потом затолкались веселые туркмены в сумасшедших, мохнатых шапках, и пошел дождь.

Часа за два до посадки в толкотне показались Джелал и Галина.

— Гы-ы-ы! Гип-ура! Хе-хе! — оглушительно приветствовали их Сергей, Арт и Борис, но осеклись. Джелал был бледен и изможден до неузнаваемости. Его черные глаза отупели и погасли, кожа на скулах дрожала.

— Сыриожа, — отозвал он в сторону Щеглова, — Сыриожа! Мы все пропал. Был на мой наге твой тайна. Нет твой тайна.

У Сережи застучало в висках. В это мгновенье подбежала Галина.

— Сергейка, сердынько. Что он тут каже? Вин скаженний! Он сумасшедший. У него нога больная была, я ее сырым мясом обложила. У дядьки-то его барана закололи даром, что ли? Даже жалко, чтобы даром: дядька у него какой бедный!

Сергей едва понимал, что говорит Галочка.

— Сергеенка, я обложила сырым мясом! Все как рукой сняло, погано только, что надпись твою тоже сняло.

Броунинг, стоявший чуть поодаль, тревожно насторожился. как только речь зашла о сыром мясе, которое считается лучшим средством для сведения татуировок. Он подошел ближе.

Джелал плакал, низко опустив голову.

— Седжи, погибла формула?

Сергей отер со лба холодный пот.

— Броунинг! Да.

Все молча сели в вагон, где уже устроился Козодоевский.

— Что с вами такое? — спросил он. — На всех четырех лица нет.

— Не трогай сейчас, Борька.

В каменном отчаянии Сергей обернулся к окну. Морозный ветерок трепал его кудри; по перрону бегали красноармейцы.

— Отпуск-то просрочен. — Неожиданно по-старому защемило сердце у Сережи и продолжало щемить все крепче и слаще, пока в памяти проносились серое здание ВСНХ, оснеженная Варварка, мосты, башни, институт имени Карла Маркса, тихий бульвар…

Вдруг Щеглов заметил в перронной толпе знакомое лицо — жесткое, спокойное, румяное, с волнистой черной бородой.

С пальцев этого человека стекали крупные, светящиеся зерна янтарных четок.

— Купец из Каравансарая. Борис! Борис! Борис! вон мой купец с легендой про Хевес-Хюти.

Лицо скрестилось с глазами Сережи жестким зрелым взглядом и озарилось наивной улыбкой.

— А, русс, русс, товариш! Как здоров?

Борис и Арт подбежали к окну. Сергей еле сдерживался, чтоб не сорвать на первом виновнике просроченного отпуска накипевшую белым ключом боль.