«А» – значит алиби

Он подобрал камень и, будто мелком на доске, начал чертить на влажном песке примерную карту местности.

– Вот это побережье Калифорнии, а здесь Байя. Там – Мексика, а недалеко от верхушки Калифорнийского залива – Юма, это примерно к юго-востоку отсюда. А здесь, к востоку от нас, – показал он на схеме, – мимо Лас-Вегаса и дальше на юг течет река Колорадо, это – Гуверская дамба. Сама Колорадо начинается в одноименном штате, но эту часть можно опустить. Вот это место называется Солончаковая впадина[5], – продолжал он, уже отбросив камень и чертя по песку пальцем. При этом внимательно взглянул на меня, чтобы убедиться, что я его слушаю. – Что-то около двухсот семидесяти трех футов ниже уровня моря. И если бы Колорадо не нагромоздила у самого устья могучую природную дамбу из скал, то вода из Калифорнийского залива давно бы затопила Солончаковую впадину до самого Индио. Иногда при этой мысли меня пробирает холодная дрожь. Во всяком случае, Солтон-Си когда-то наполнилось из самой реки Колорадо, так что изначально это было пресноводное озеро.

Максимального уровня оно достигло в 1905 году, когда Колорадо в результате интенсивных дождей, ливших в течение почти двух лет, вышла из берегов и добавила сюда новые миллиарды галлонов воды. После того наводнения и были построены специальные каменные дамбы, позволяющие управлять ситуацией. А соль, вероятно, постепенно накапливалась в озере еще с доисторических времен, когда здесь произошло опускание суши. – Закончив, он выпрямился и отряхнул с рук влажный песок, похоже, удовлетворенный своей лекцией.

Мы прогуливались по пляжу – он шел по песку, засунув руки в карманы, а я шлепала босиком по мелководью.

– Извини, я вел себя как мерзавец, – наконец сказал он. – Просто был не в духе из-за своей лодки, которая сейчас в ремонте. На суше я чувствую себя не в своей тарелке.

– Но ты, надо сказать, довольно быстро пришел в себя, – заметила я с иронией.

– Да все потому, что ты употребила это слово "трахальщик". Меня до смерти забавляет, когда его произносит женщина, тем более такая, как ты. Меньше всего ожидал от тебя эдакое услышать.

– Чем ты здесь, собственно, занимаешься? – спросила я. – Ловишь рыбу?

– Иногда. А в основном плаваю на моторке, читаю, пью пиво. Расслабляюсь.

– В общем, валяешь дурака, – подвела я итоги.

Он пожал плечами:

– Я занимаюсь и более серьезными делами.

– Значит, не только лентяйничаешь, – заметила я.

– Уверяю тебя, что нет.

– А чем конкретно?

– Это долго и неинтересно объяснять, – ответил он сдержанно. – К тому же мне здесь уже скучновато. Лучше спроси о чем-нибудь другом. Задай три вопроса, как три заветных желания.

– Если у меня в запасе лишь три вопроса, то можно смело поворачивать домой, – возразила я, но в душе согласилась сыграть с ним в эту игру. Я оглядела Грега – сейчас он уже меньше походил на своего отца, а больше на себя самого. – Что ты помнишь о периоде, непосредственно предшествовавшем его смерти?

– Ты уже спрашивала об этом.

– Да, и как раз в тот момент ты на меня окрысился. Постараюсь объяснить, почему меня это интересует. Возможно, тебе станет понятнее. Мне необходимо восстановить максимально полную картину его жизни незадолго до гибели, скажем, за последние шесть месяцев. Не исключено, что он участвовал в каком-нибудь скандальном судебном разбирательстве и на этой почве возникла личная вражда. Может быть, он вел спор с соседями по поводу границ своего участка. Кто-то ведь сделал это, и необходимо просто воссоздать логическую цепь событий.

– Ничего подобного не припоминаю, – сказал он. – Могу поведать лишь о событиях внутрисемейной жизни, об остальном я мало осведомлен.

– Что ж, согласна.

– Той осенью мы как раз всей семьей были здесь. Главным образом поэтому я сюда и вернулся.

Я уже хотела задать ему следующий вопрос, но боялась, как бы он не засчитал его в число трех оглушенных, поэтому решила немного помолчать. Между тем Грег продолжал:

– Мне тогда было семнадцать. О Боже, я был еще сосунком и считал своего отца абсолютно непогрешимым.

Уж не знаю, чего там он ожидал от меня, но сам понимал, что до него мне вряд ли когда удастся дотянуть, такой уж я был сопляк. Он всегда бывал очень требователен и часто больно задевал мое самолюбие, но я стоял на своем.

Порой я ловил каждое его слово, а потом ненавидел его же за придирки. И вот когда он умер, я навсегда потерял возможность помириться с ним. Понимаешь – навсегда. Вот так-то. Я так и не перенял у него навыков к занятию каким-нибудь нормальным делом, и в конце концов у меня все застопорилось. Казалось, я застыл в одном возрасте и состоянии. Чтобы хоть что-то изменить и не прилипнуть к одному месту, я и переехал сюда. Как-то раз, когда мы бродили с ним по пляжу, ему понадобилось зачем-то вернуться к машине, и я помню, как наблюдал за ним тогда. Просто смотрел. Он шел, наклонив голову, и думал, похоже, о чем-то своем, забыв обо мне. Мне почему-то вдруг захотелось позвать его и крикнуть, как я его люблю, но, разумеется, я этого не сделал. Вот таким я его и запомнил. Его смерть здорово перевернула все в моей жизни.