А жизнь идет...

Август сошёл в каюту и стал подбирать осколки стёкол. Эти чертенята, дети доктора, весь пол усеяли стеклом; осколки попали и на стол, и на койку, ему пришлось встряхнуть постельное бельё. На пол упали две шпильки, дамский пояс и ещё одна белоснежная штучка, — резинка, что поддерживает чулок. «Кто-то забыл их, — подумал он. — Видно, она слишком спешила!» Он сделал маленький узелок из вещей, вышел на палубу и бросил узелок в море.

Уладив всё на борту, он поспешил на дорогу, но всё-таки опоздал: навстречу ему ехал Гордон Тидеман. Пренеприятная неудача: шеф не дал ему проскочить мимо.

Но впрочем, опасность быстро миновала: шеф был с ним любезен, как всегда.

— Вот что я хотел сказать тебе, На-все-руки, — смотри, чтобы дорога была широкой!

— Она будет широкой, об этом не беспокойтесь.

— Да, но я покупаю автомобиль, а будет ли дорога достаточно широка для автомобиля?

— Каких размеров автомобиль?

— Обыкновенный пятиместный.

Август невольно схватился за свой складной метр, но не успел раскрыть его и стал высчитывать в уме: «Один метр восемьдесят сантиметров, прибавка для крыльев — пятьдесят сантиметров».

— Хватит вполне! — заключил он.

— Спасибо, вот всё, что я хотел знать, — сказал шеф и поехал дальше.

«Чертовски ловкая личность, этот На-все-руки! — подумал, вероятно, Гордон Тидеман. — Хорошо иметь такого человека, есть с кем посоветоваться относительно всяких дел на суше и на море».

Гордон Тидеман был на ногах ранее обыкновенного, — не то чтобы он серьёзно беспокоился о чём-нибудь, но он был взбудоражен: у него в голове возник грандиозный план — учредить консульство в Сегельфоссе, первое в этих местах, может быть, даже единственное, — британское. Он работал над этим втихомолку, и ему помогали знатные особы, даже его знакомые в Англии действовали с ним заодно. Он был уверен в исходе дела. Но в последнее время его одолевало нетерпение, он торопился в контору за почтой. План его нигде не встретил препятствий: польза была очевидная, нужный момент наступил, и у него не было конкурентов, — только по всем инстанциям тянулась обычная канитель.

Он вошёл в контору через особую дверь, которую велел пробить, чтобы не ходить через лавку. Занавески были уже подняты, почта лежала на конторке. Он дал себе время скинуть только правую перчатку и с жадностью накинулся на почту.

— Да, вот оно — письмо!

Он вскрыл его ножом, так как был во всём аккуратен, но рука его дрожала, и тёмные глаза стали острыми, как гвозди.

Он перечёл письмо ещё раз, не нашёл ни одной ошибки, посмотрел — от которого числа, разглядел странные подписи. Потом снял пальто и другую перчатку, взгромоздился на высокий табурет и прочёл все документы от начала до конца. Он был занят этим довольно долго; до остальной почты он не дотронулся.

Потом он начал ходить взад и вперёд по комнате, и народ в лавочке догадался, что происходит что-то серьёзное. И в этом они не ошиблись. Он думал о впечатлении, которое произведёт его назначение: немедленно нужно приобрести автомобиль, нельзя терять ни одного дня, а На-все-руки пусть переделает конюшню и каретный сарай в гараж. Нужно купить английский флаг, он должен заказать себе мундир. Пожалуй, и в делах произойдёт подъём. Может быть, ему следует назначить коммивояжёра на линию Хельгеланд-Троньем. На его карточке будет значиться: «Поверенный в делах консула Гордона Тидемана, Сегельфосс...»

Он позвонил старшему приказчику в лавке, пригласил его к себе, ответил на его поклон и сказал:

— Возле самых дверей моей конторы появились какие-то ужасные вывески и плакаты, уберите их.

— Слушаюсь.

— Все рекламы маргарина.

— Слушаюсь.

— И все табачные вывески, и консервные. Уберите всё.

— Слушаюсь.

— Больше ничего.

Нечего сказать, красивое получилось бы зрелище, если б британский консульский герб повесили рядом с изображением сардиночных коробок!

Он бросил взгляд на остальную почту, вскрыл несколько писем, счетов, таможенных извещений. Местное письмо, без всякого сомнения, заключает в себе просьбу; он получает много таких писем, по большей части из соседних деревень, — это неизбежно для человека в его положении.

Он вскрыл и просительное письмо. Лист линованной бумаги, заковыристый почерк, преднамеренно неуклюжий стиль, но вполне ясное содержание: ему не следует забывать о необходимости приглядывать за известными ему лицами и за яхтой «Сория». «Так, сегодняшнюю ночь там в каюте происходила попойка и всякие мерзости, продолжавшиеся далеко за полночь, что, впрочем, имеет место в течение многих ночей. Есть старинная пословица: от чёрта беги, а цыгана бойся; но дама отнюдь не боится его. Я пишу это в качестве вашего друга на вечные времена, но если у вас его цыганские глаза, то мой совет — тотчас же прогоните его со двора, следуя старинной пословице, и после этого всё будет забыто. С почтением, доброжелатель».