А жизнь была совсем хорошая

А ведь поначалу все сложилось. И отпуск дали, и билеты достали без проблем. И семейство его укатило в Прибалтику, а это означало, что от отцовских обязанностей он совершенно свободен. И август был вполне себе дачный – теплый и сухой, словно не предвещающий скорой осени. То есть мама на даче в полном покое и счастье. И отпустила она ее почти спокойно… Разговоры велись только два вечера – Людмила Петровна пыталась увещевать, разумеется. Шаблонно – не губи свою жизнь, не теряй драгоценные годы, думай о будущем и вообще, пошли подальше «эту сволочь».

– Мам, бесполезно! – оборвала Марина. – Не распаляйся, не стоит. Все равно уеду и все равно от него не уйду. Не надейся. И потом, – она усмехнулась, – вот кто бы говорил! Смешно прям.

Жестоко. Но мать моментально затихла и, скорбно поджав губы, ушла к себе.

Попрощались сухо. И к окну мать, как обычно проводить и помахать рукой, не подошла. Да и бог с ней! Марине уже было не до матери. И вообще ни до чего.

Андрей ждал ее на вокзале, под часами, курил и близоруко щурил глаза. Марина чуть притормозила и залюбовалась им. Сердце билось, как после спринтерского забега.

Он увидел ее, улыбнулся и махнул рукой. Вагон был купейный – вот уж совсем роскошь для отпускного сезона. Белая скатерка, печенье на блюдце, пластмассовая ромашка в узкой вазочке.

На нижней полке сидела пожилая женщина и тревожно смотрела в окно.

– Муж, – объяснила она, – ушел за сигаретами.

Она явно нервничала и теребила в руках носовой платок.

– Ненадежный? – улыбнулся Андрей.

Женщина махнула рукой.

– Куда там! Уж если пропадет… полгода можно ждать.

Андрей усмехнулся и присвистнул:

– Ничего себе! Отчаянный, значит.

– Дурак, – женщина мотнула головой. – И я дура, что не послала его куда подальше тогда, в молодости.

– Ну, так пошлите сейчас, – рассмеялся Андрей.

– Поздно, – горько вздохнула соседка. – Пропадет. Влезет в какую-нибудь историю. Всю жизнь я с ним как на пороховой бочке. Ни дня покоя. То деньги прогуляет, то проиграет, то одолжит непонятно кому. Или бабу найдет бестолковую. И тоже пропадет.

– А вам не все равно? – удивился Андрей.

Соседка посмотрела на него с удивлением.

– Да как же? Муж ведь! Отец детей! Да и потом… как брат он мне. Непутевый. Жалею, конечно, – словно оправдываясь, вздохнула она.

«Непутевый» появился за три минуты до отхода поезда – с тремя бутылками «Жигулевского» и блоком болгарской «Стюардессы». Хилый такой мужичонка, дохлый. А глаз горит! Хитрый и бесноватый глаз.

Жена отвернулась и промолчала – было понятно, что стыдно перед попутчиками. Мужичонка вскоре исчез в соседнем купе, прихватив «Жигулевское» и домашние пирожки. Супруга его улеглась спать и тут же захрапела.

Марина и Андрей забрались на верхнюю полку и, обнявшись, стали смотреть в окно. Потом Марина не заметила, как задремала, и, слыша мерный перестук колес, думала о том, какая же она счастливая…

– Ведь так не бывает, да? – шепнула она Андрею.

Он чмокнул ее в ухо и шепнул:

– Бывает. Все бывает на свете, дурачок.

* * *

Приехав, пошли по известному адресу – там в прошлом году полдома снимал Андреев приятель.

Хозяев расхвалил, избушку тоже. До моря минут десять пехом и до центра с кинотеатрами, кафешками, танцплощадками и всей бурной южной жизнью тоже рукой подать. Минут пятнадцать.

Хозяйка комнату им приготовила – ждала. Списались с ней за полгода. Комната была небольшая, но уютная – кровать, тумбочка, платяной шкаф и даже маленький, старый, но все еще пыхтящий «Рекорд». Белоснежное и накрахмаленное белье выдавало в ней чистюлю и аккуратистку. Показала стол на кухне, холодильник и плиту:

– Хотите – готовьте, хотите – ешьте в столовой. За углом. Но там всегда очередя и качество – ну, сами понимаете. В ресторанах, конечно, лучше, но – цены!

– Разберемся, – кивнул Андрей и открыл чемодан.

Хозяйка поняла и быстро удалилась.

– Не болтливая – уже хорошо, – улыбнулся Андрей, вытаскивая из чемодана плавки и резиновые шлепки. – Ну что, копуша? На пляж?

И опять все было прекрасно. Просто сказочно было это «все». И море, и даже пляж с грязноватым песком, усеянный народом. Они вбегали в легкую волну, спотыкались, со смехом падали в воду, ребром ладони устраивали водопадные брызги и… целовались – без стеснения. Потому что до них решительно никому не было никакого дела. Народ играл в карты, пил пиво, лениво переругивались супруги и орали на внуков беспокойные и суетливые бабки.

А влюбленные – были, разумеется, и такие, их братья и сестры по молодому и уверенному счастью, – так же беззастенчиво прижимались друг к другу влажными телами, нежными руками и трепетными губами.

Вечером они ели шашлык, запивая молодым и кислым вином, от которого сводило зубы, потом заказывали черный кофе – крепкий, настоящий, сваренный на песке ленивым восточным человеком с очень неторопливыми движениями и спокойной мудростью в темных глазах.

А дальше была ночь. Все. Больше говорить на эту тему ничего не надо. Просто – была ночь. Без комментариев. А потом – не менее прекрасное утро, дающее надежду и силу на весь последующий день.