А. з.

— А голова?.. Есть жена, дети?.. Просто скажи: да или нет.

— Нет.

— Ну а родители живы?

— Я детдомовский.

Бузук кивнул Сяве:

— В твоём полку прибыло. — Тяжело поднялся со ступеней, взял кроссовки и рюкзак. — Ну что, Гвоздь, идём покалякаем. Хирург, за дружка жопой отвечаешь.

— В аптечке есть эластичный бинт, — проговорил Хирург. — Надо наложить повязку на колено. Завтра он не сможет ходить.

Порывшись в рюкзаке, Бузук бросил Хирургу свёрнутый в рулон бинт и вошёл в избу. Гвоздь отдал Сяве сигарету. Переступив порог, плотно закрыл дверь.

— Как тебя зовут? — еле слышно спросил Максим, наблюдая, как Хирург ловко накладывает поверх штанов черепашью повязку.

— Хирург.

— Меня Максим.

— Ты идиот. Надо быть совсем без мозгов, чтобы загнать себя в ловушку. О чём ты думал?

— Почему ты с ними?

— Так получилось.

Подавившись дымом, Сява закашлялся. Восстановив дыхание, крикнул:

— Шнобель, лови. — И кинул окурок в траву.

— Ты правда хирург? — вновь спросил Максим.

— Был.

— Отбываешь срок за врачебную ошибку?.. Ты не такой, как они.

— Я хуже. Согни колено. Не туго?

— Нормально.

Хирург выпрямил спину и начал осторожно ощупывать переносицу Максима:

— Нос дышит?

— Нет. У меня к тебе просьба. Мы пробегали мимо изгороди. Видел?

— Видел.

— Можешь сходить к ней и закрыть калитку?

Хирург сморщил лоб:

— Она же закрыта.

— Нет, она открыта.

— Ладно, пусть будет открыта. Ну и зачем мне это делать?

— Пожалуйста!

Сява вытянул шею:

— Эй! Вы о чём там болтаете? Что — пожалуйста?

— Я попросил не трогать мой нос, — ответил Максим. — Мне больно, а он давит.

— Я уже заканчиваю, — произнёс Хирург и прошептал одними губами: — Они тебя не отпустят.

Продолжая играть роль наивного дурачка, Максим изобразил удивление:

— Ну как же? Бузук обещал.

— Он обещал, другие — нет, — сказал Хирург и отошёл в сторону.

— 18 ~

— Темно, как у чёрта в заднице, — проворчал Бузук, выкладывая на стол содержимое рюкзака.

Два пластмассовых раскладных стаканчика, четыре варёных яйца, столько же плавленых сырков, два бутерброда, замотанные в пищевую плёнку. Часть бутербродов съели, о чём подсказал скомканный хвост лишней плёнки. И воды было две бутылки; одну допил Бузук, вторую дал братве. Всё кратно двум, будто рассчитано на двоих.

Гвоздь подошёл к заколоченному досками окну и просунул пальцы в щель. Ржавые гвозди заскулили, вылезая из потемневших от старости брёвен. Рассохшаяся доска застонала, выгибаясь и грозя треснуть посередине.

— Ты с конца дёргай, — посоветовал Бузук.

— Сам знаю, — буркнул Гвоздь и всё равно сделал по-своему. Выломав доску, прислонил обломки к стене.

Тусклый свет заструился в избу, разгоняя полумрак по углам. Острый глаз Бузука подметил, что на одном табурете лохматилась пыль, а на втором явно кто-то сидел, притом совсем недавно. И на краю стола пыль стёрта, словно человек положил туда руки, одну поверх другой. Виднелся смазанный отпечаток растопыренной ладони.

Гвоздь посмотрел в образовавшуюся брешь в окне:

— Не колодец, а развалюха. Воды бы набрать. Верёвки, случайно, нет?

— Случайно есть, — отозвался Бузук и посветил найденным в кармане рюкзака фонариком на пол возле ножек табурета. Следы от обуви. Определить размер и разглядеть рисунок на подошве не удалось.

Луч скользнул по половицам. От двери к окну протоптана дорожка. Для Сявы, побывавшего в избе раньше всех, ну и для Гвоздя, разумеется, — следов многовато.

Вернувшись к столу, Гвоздь забегал жадным взглядом по разложенной на столешнице провизии. Потрогал нарезку копчёной колбасы в вакуумной упаковке, пощупал чёрный хлеб в полиэтиленовом пакете.

— Жратвы на пару дней, — сказал он и тихо добавил: — На двоих.

Бузук направил луч фонарика ему в лицо:

— Слышу голос крысы.

Гвоздь прикрыл глаза рукой:

— Чего это? Я не крыса! Просто говорю, что хавчика мало.

Выключив фонарик, Бузук достал из бокового кармана рюкзака смятую кепку с погнутым козырьком, футляр для солнцезащитных очков и карандаш. Кепку сунул обратно. Открыл футляр. В нём оказались механические часы, стрелки показывали половину пятого. Бузук постучал по стеклу, но секундная стрелка прилипла к делению.

Гвоздь взял фляжку. Открутив крышку, понюхал:

— Это что за пойло? — Поднёс к носу Бузука. — Нюхни.

— Коньяк.

— Упырь не шарит в выпивке. Нормальный мужик взял бы водку. А лучше — самогонку.

— После водки холодно, а коньяк согревает.

— Я хлебну?

— Хлебни, — разрешил Бузук.

Гвоздь сделал глоток, почмокал губами:

— Самогонка вкуснее. — Отложив фляжку, открыл термос и зажмурился от удовольствия. — Сто лет не пил кофе. Я хлебну?

— Не борзей, — осёк Бузук и вытащил из рюкзака массивную кобуру.

— Ракетница! — воскликнул Гвоздь.

— Я думал, пистолет.

— Это и есть пистолет, только сигнальный. Сразу видно, что ты в армии не служил.

— А ты служил? — прищурился Бузук.

— Я всё успел в этой жизни.

— А коньяк не пробовал.

— Пробовал. Просто забыл, какой он на запах. Дай-ка сюда. — Гвоздь забрал кобуру, отщёлкнул клапаны. Внутри лежала ракетница, в специальных гнёздах утоплены сигнальные патроны: два красных, один жёлтый.

Роясь в потайном кармане рюкзака, Бузук продолжил разыгрывать из себя профана: