А. з.

— Прекрати! — И наклонился, намереваясь помочь Шнобелю встать.

Хирург обхватил его сзади за плечи:

— Он опущенный! К нему нельзя прикасаться! — И потащил Максима в сторону.

Не выпуская кофту из пальцев, Максим притянул Жилу к себе и проорал в пышущее злобой лицо:

— Струсил биться с Хрипатым и решил отыграться на самом слабом?

Кулак Жилы врезался ему в солнечное сплетение. Максим согнулся пополам и закашлялся.

— Дружка не трожь! — гаркнул Бузук.

Глядя на залитый кровью пол, Максим прохрипел:

— Вы не люди. Вы звери.

Шнобель поднялся на четвереньки и, постанывая, пополз к двери. Жила обрушил ногу ему на спину:

— Он насиловал детей и сворачивал им шеи.

Скрутившись калачиком, Шнобель произнёс сквозь рыдания:

— Это не я.

— «В снег упал Алёшка, а потом Серёжка. А за ним Иринка. А за ней Маринка», — говорил Жила, с остервенением пиная Шнобеля.

Тот визжал:

— Это не я!

— «А потом упал Игнат. Сколько на снегу ребят?» Угадай с первого раза имена его жертв.

— Это не я! Клянусь! Не я!

— Мы не люди, мы звери, а он тогда кто? — Слова Жилы перемежались со звуком ударов. — Кто он? Кто? Кто?

Шнобель истошно завопил:

— Я осознал! Я раскаиваюсь!

— Хватит! — рявкнул Бузук.

Жила утёр рукавом пот со лба и со всей дури заехал ботинком Шнобелю в бок.

Бузук вскипел:

— Я сказал: хватит!

Максим обвёл братков взглядом:

— Вы не звери. Вы твари.

Скользнув задницей по сиденью табурета, Бузук повернулся к Максиму лицом:

— И вот такие, как ты, судят нас, садят, а потом снимают грязные портки и трахают наших баб. — Голос главаря набирал силу. — А два года за грёбаные пять роз — это как, по-человечески? А такие, как ты, меня баланду жрать! За грёбаные пять роз! Это по-человечески? — я спрашиваю.

— Я собрал их в подворотнях, вытащил с подвалов, отмыл, накормил, дал работу, — плевался словами Жила. — Трахайся, плати и живи в своё удовольствие! Не-е-ет! Они решили, что ничего мне не должны! Это справедливо?

— Я ж её, суку, на руках носил! — скрежетал зубами Гвоздь. — Кабаки, подарки, шмотки. А она с моим лучшим другом! В моём доме! В моей постели! И что я должен был сделать? Проглотить и отпустить?

— Сами ублюдки! Сами недоноски! — выкрикивал Сява, брызжа слюной. — Лучше б я сдох в роддоме!

— Я осознал! Я раскаиваюсь! — завывал Шнобель.

— А мне всего семнадцать лет! — сквозь гомон пробился голос Бузука.

Гвоздь принялся колотить кулаком по столу:

— За шашни за спиной!

— За сломанные рёбра! — горланил Жила.

Вскочив, Бузук грохнул табуретом о пол:

— За смерть матери!

— За все издевательства! — вопил Сява.

С потолка сыпалась соломенная труха. На окне потрескивали доски. Половицы ходили ходуном. Максим закрыл уши ладонями и попятился. Все голоса смешались: «Болт вам в задницу!» — «Сдохните все!» — «Чтоб вас черви съели!» — «Гореть вам в аду!»

Выстрел прозвучал как разорвавшаяся граната. Максим хотел вжаться в стену, но её не оказалось сзади. Пролетев метр или два и даже не пытаясь сохранить равновесие, он врезался в брёвна. Затылок цокнул о дерево, клацнули зубы, из глаз брызнули слёзы. Максим рухнул на бок и обхватил руками больное колено.

Через несколько долгих секунд туман перед глазами рассеялся. Сява таращился из-под стола. Рядом с ним распластался Гвоздь. Бузук прятался за табуретом. Жила сидел на корточках, упираясь ладонями в половицы и пригибая шею. Шнобель вдавил своё щуплое тело в угол.

Максим скользнул взглядом по штанам стоящего рядом Хирурга, поднял голову и уставился на его лицо, открытое, спокойное, без толики испуга. С таким видом встречают смерть люди, которые давно её ждут. Для которых смерть — спасение.

Взирая перед собой, Хирург сказал одними губами:

— Не судьба.

Хрипатый передёрнул затвор, закинул ружьё за спину и вышел из избы.

— Это что было? — произнёс Гвоздь, рассматривая свой разбитый в кровь кулак.

Бузук дрожащей рукой дотянулся до оброненной кем-то сигареты, сделал несколько коротких затяжек:

— Этот день когда-нибудь кончится?

Жила выпрямился:

— Что за хрень тут творится?

На трясущихся ногах приблизился к бадье. Хотел её поднять, но она выскальзывала из ладоней. Наконец ему удалось набрать в рот воды. Жила тут же начал отплёвываться. Прижал руку к животу и выскочил на крыльцо. По издаваемым звукам стало понятно, что его стошнило.

Сява вылез из-под стола, заглянул в ведро:

— Едрическая сила! Вода как из болота. Зелёная, и в ней что-то плавает.

Гвоздь подхватил бадью:

— Пойду свежей наберу. Язык к нёбу прилип. — И удалился.

— Надо воздуха дыхнуть, — проговорил Бузук и неровной походкой направился к выходу.

Сява метнулся за ним:

— Курнуть оставь.

Максим встал на ноги. Не успел сделать и трёх шагов к Шнобелю, чтобы помочь ему подняться, как Хирург предостерёг:

— Не трогай его.

— Он заразный?

— Опущенный.

Максим оглянулся:

— В смысле?

— Как бы тебе объяснить? Тюремный педик. Таких бьют только ногами и трогают только членом. И к вещам опущенного нельзя прикасаться. Вот валяется стаканчик, пусть валяется.

— Мы не в тюрьме. А я не заключённый, чтобы следовать вашим правилам.

— В стае волков вой по-волчьи, иначе не выживешь.