А ты попробуй

О, Боже. Я уже говорю почти как он.

– Все, что могу. Все, что могу.

В эту минуту в комнату вошла пожилая женщина, она принесла на подносе чай и пирог, до того жуткий на вид, что у меня свело зубы. Женщина поставила поднос передо мной и ретировалась к двери.

– Моя жена, – сказал Чарльз.

– Очень приятно, – сказал я, слегка кланяясь.

– Намастэ, – проговорила женщина, кивая и улыбаясь.

Я в ответ тоже кивнул и улыбнулся, и она исчезла.

Мы с Чарльзом стали беседовать. Я пытался расспросить его о семье и о работе, но почти ничего из него не вытянул. Он отвечал коротко и односложно так, словно считал мои вопросы скучными или недостаточно приличными. Я очень хотел использовать шанс и узнать, что же это такое – быть индусом, но далеко не продвинулся.

Когда мои попытки вести беседу наконец захлебнулись, он перешел в контрнаступление и первым делом обстрелял меня обычными вопросами из арсенала брак-работа-дом. После чего два часа, не переставая, бомбил всем этим хламом насчет его чрезвычайно влиятельного положения в церкви и небывалых успехов Южно-Индийской Миссии. Прервать его не было никакой возможности, и только когда я готов уже был лезть на стенку от тоски, мне удалось, наконец, удрать из этого дома.

* * *

Несмотря на то, что разговор был на редкость бессодержательным, и что у меня челюсти сводило от скуки, я решил, что этот визит должен стать для меня значительным и важным водоразделом. Я был в настоящем индийском доме. Был в доме, сидел в кресле и беседовал с настоящим индусом.

За эти три месяца я не раз заглядывал в дома – меня мучило любопытство, что же там внутри. Раньше приходилось ограничиваться случайными взглядами в окна или двери, но теперь я прорвался через этот заслон. Я увидел настоящую Индию. Я теперь знаю, как живут люди.

Увы, все, что я делал до сих пор в Индии, было скольжением по поверхности. Я сидел в отелях и болтал с туристами. Я зря тратил время. Айгор прав – я на самом деле ничего не видел. Отныне, решил я, все будет иначе. Я остаюсь один. Я не буду искать европейцев и прятаться у них за спинами. Я преодолею себя и буду разговаривать с индусами. Я подружусь с ними и буду ходить к ним домой. Я стану настоящим путешественником.

Это тебе от Индии.

Вечером я нормально поел, первый раз после того собачьего бургера. Два месяца назад я вряд ли бы назвал чечевицу с кальмарами и комок слипшегося риса нормальной едой, но в данном контексте это был серьезное испытание для моих внутренностей.

Возмущенно поворчав, желудок все же согласился на дополнительную работу. Съеденное, кажется, больше не собиралось выпрыгивать обратно, известив об этом в самый последний момент или вовсе без предупреждения, а наоборот успокоилось и даже выразило желание перевариться. Если бы оно еще проскакивало весь организм не за десять минут, а немного дольше, я бы даже, наверное, смог оставить себе кое-какие калории.

Впихнув в себя за ужином как можно больше, я стал разглядывать столовую и искать собеседников. Люди входили и выходили, но не обращали на меня ровным счетом никакого внимания. Битый час я пытался заговорить хоть с кем-нибудь, но стоило мне поймать чей-то взгляд, как его хозяин тут же отворачивался, не дав мне времени раскрыть рот.

Я ничего не понимал, пока, собираясь спать, я не взглянул в зеркало. Вид у меня был, как у тех коматозных скелетов, которых мы видели в первый день в Дели. Щеки ввалились и покрылись клочковатой щетиной, волосы свалялись, а рот сложился в кислую гримасу. Я выглядел жутко. Я был готов сам от себя шарахаться.

Я лег в кровать и несколько часов тупо пялился в пространство.

Я действительно превратился в одного из тех живых трупов.

Несмотря на “нормальную еду”, я проспал всю ночь без беготни в туалет и проснулся наутро с твердым решением кормить себя до тех пор, пока вновь не превращусь в человека.

На всякий случай я старался держаться подальше от жирного и острого, поэтому съел на завтрак четыре крутых яйца и пару чапати[35], после чего вспомнил о своем решении найти друзей в этой части света.

Я побродил вокруг, улыбаясь всем подряд, но не похоже было, чтобы кто-нибудь собирался со мной общаться. Вспомнив, что похож на мумию, я смягчил улыбку, но народ все равно меня избегал.

В полном унынии я выбрал для ланча самый оживленный ресторан, который только смог найти. Сел рядом с одиноким на вид человеком, поздоровался и улыбнулся. Он собрал тарелки и с перепуганным видом удрал за другой столик.

Вступал в действие новый закон. Когда путешественники смотрят на тебя с опаской, это одно, но если шарахаются индусы, тогда пиздец. На обратном пути я в отчаянии попытался заговорить с мальчиком, подметавшим в вестибюле пол. Он убежал.

Что еще оставалось делать – только писать открытку.

* * *

Дорогие мама и папа,