А напоследок я скажу

Вячеслав РЫБАКОВ

А НАПОСЛЕДОК Я СКАЖУ

Семьдесят лет ― это, скорее всего, еще не конец, но для подведения предварительных итогов момент вполне подходящий. Ведь ясно уже, что даже при самых благоприятных обстоятельствах никаких качественных изменений и, тем более, принципиальных достижений в твою жизнь теперь не поместится. Самое подлое и унизительное в преклонных годах не скрежет суставов, не скачки давления, не ночные странствия в сортир и обратно (хотя это тоже уже начинает доставать), и даже не то, что сломанные кости срастаются куда хуже, чем в молодости (а именно из-за этого я не смог проводить в последний путь двух недавно ушедших друзей). Самое подлое — то, что все становится неинтересным и в голову перестают приходить новые идеи. Прежде ведь тоже болеешь то тем, то этим, и ничо, упал-отжался; а вот фонтан мыслей и слов — он же всегда был! как себя помню! — кажется само собой разумеющимся и неиссякаемым. Но вот поди ж ты…

Больше сотни научных работ, из них девять капитальных монографий, из-за которых в последние годы меня, к моему изумлению, всерьез начали называть выдающимся (впрочем, еще лет двадцать пять назад я от Александра Степановича Мартынова, одного из действительно выдающихся наших китаеведов, услышал: «Каждая статья Рыбакова — это маленькое открытие»). Четыре книги публицистики. Где-то, наверное, под два десятка романов и повестей, некоторые из которых, как говорят, уже считаются классикой — это не считая рассказов. Три сценария полнометражных художественных фильмов (в соавторстве с режиссером, конечно). Доктор наук, главный научный сотрудник, и, что важнее, действительно незаурядный или, скажем аккуратнее, своеобразный ученый. Член Союза Писателей СССР и, что важнее, действительно один из наиболее значимых фантастов своего (правда, уже сходящего со сцены) поколения. Лауреат Государственной премии РСФСР по кинематографии и премии правительства Санкт-Петербурга за выдающиеся научные достижения. И т. д. Казалось бы, ленинградцу в первом поколении, в Универе по разговорному китайскому выше тройки не поднимавшемуся, все детство проведшему за забором военного городка на окраине, до конца школы, да и в Универе еще, двух слов не могшему связать от застенчивости, мальчику, у которого в ключевой период становления (пятый-седьмой классы) ноги почти не ходили, особенно весной и осенью (лечили почему-то от ревматизма, кололи бициллином в школьном медкабинете, но теперь-то я подозреваю, что это была скорее неврология; очень похожие симптомы описал применительно к себе автор и главный герой книги «Похороните меня за плинтусом»)… Словом, такому рохле, как я, есть чем гордиться на этом свете и есть что предъявить на том.

Живи мы в стране, где одобряют своих, а не задабривают чужих (в том числе — чужих по духу местных), со мной, думаю, носились бы не намного меньше, чем, скажем, итальянцы — с Умберто Эко. А так… Еще в 2004-ом на тогдашней конференции писателей-фантастов одна молодая журналистка, накануне опубликовавшая статью о моих книжках, подошла и призналась: я, когда писала, и не знала, что вас надо ругать. У меня из текста без моего ведома все хорошие слова вырезали…