А началось с ничего...

— Язву-ту? Некогда лечиться было, Сергунька, домишки строгал. Полуклиннику эту вот поставил, надеялся, и она меня тоже поставит. Утказались уперацию делать. Ну, самстрой, дадут квартирешку тебе?

— Дадут, дядя Илья.

— Хотелось мне побывать на новоселье — не успею.

В палату вошла няня. Нашарила под Илюхиной койкой флакончик, посмотрела на свет — пустой. Прочитала на этикетке фамилию.

— Почему не мочишься, больной Квасов?

— Мочи нет, тетя. И не будет. Не ставь, не ставь, забирай его. Просьба у меня к администрации, Владимир Николаевич: умру — не варите мне никаких уградок, памятников. Закажите сделать кирпич. Убыкновенный, но чтобы нацарапали фамилию, инициалы можно, прокалите и положите на могилу. А? — Квасов чуть-чуть порозовел. — Умирать вот только стыдно, Владимир Николаевич. Разденут унатамировать, а у меня писулька во-от такусенькая. — Он показал кончик мизинца и закрыл глаза.

Три дня спустя Квасов умер.

Эх, Илюха-Илюха.

Хоронили Илью Степановича с музыкой, оградкой и памятником. Как всех. Лишь народу за его гробом шло, может быть, чуть больше, чем за чьим другим. Жил — ладно, умер — не верится: как это нет Квасова, маленького каменщика с шутливой кличкой Геракл. Геракл. Далеко не родня Квасов Гераклу, если подвиги считать. Илья Степанович их каждый день совершал, Геракл в жизни не рабатывал — античный герой. Печально.

Строителям на печали времени не отпущено. Одно возвел — другое начинай. Бригады Фролова перебросили на новый объект. Оставили маляров наружную отделку заканчивать, самстроевцев окна мыть, электриков лампочки ввертывать, электросварщицу оставили. Подошла к Сергею:

— Ты сегодня последний раз отрабатываешь?

— Да.

— Поможешь мне карниз варить?

— Да.

— Не дакай, говори точно. Поможешь?

— Посмотрим.

— Тогда бери кабель, полезли.

И вот они на краю крыши, как на краю пропасти. Вдвоем, рядом, одни. Не сорваться бы. Закружится голова и — там. Ничего, на хвосте самолета удержался, тут уж как-нибудь.

— Бойся!

Клавдия кивком стряхивает маску с затылка на лицо, Сергей отворачивается.

— Бойся!

Шипит электрод, брызжут искры. Далеко-далеко за городом виднеется озерко, маленькое и круглое. И солнце медленно-медленно спускается к нему с холма.

— Сережка! Гляди-ка, солнышко купаться идет.

Клавдия сняла маску.

— Говорят, от тебя жена сбежала. Правда это?

Сергей растерялся: откуда она знает?

— Допустим. Вам не все равно?

— Нам? Нам, женщинам, это не все равно. Сережка. На новоселье пригласишь?

— Вдвоем — пожалуйста.

— А если одна приду? — И ждет, что он ответит.

Что он ответит? Ничего не ответил.

33

Дом оживал. Неслышно подкрадывались и замирали у подъездов машины, хлопали торопливо открываемые борты кузовов, сновали туда-сюда люди.

Сергей, облокотясь на подоконник, с завистью смотрел через двойные стекла на эту радостную суету вселения, прислушивался к стуку молотков, к возне с передвигаемой мебелью, шарканью каблуков по лестнице, к гомону ребятишек. Прислушивался к чужой жизни. К чужой. А своя где? Или ее и не было еще? Была.

Стой! Вроде бы звонят.

Сергей отлепил онемевшие локти от пересохшего подоконника, выбежал из кухни.

«Кто? Юлька? Или Клавка? А если обе?»

Сергей несмело нажал защелку, приоткрыл дверь.

— Здравствуй, Сереженька-батюшка! С новосельем тебя. Дома, слава те на во те! Насилу нашли. Улица новая, никто не знает, где такая. Анна, поднимайся, здесь!

— Мамка?!

Анна Ивановна усмехнулась, припала к сыну и затихла, не дрогнет, не шевельнется.

— Ну ладно, ладно, мамка…

— А я зачем опять здесь? Вот! — Агафья торжественно поднесла к самому носу Сергея балалайку. — По заказу делатая. Какой-то, погоди, дай сказать, андреевский талант у моей Надюхи обнаружили. Шефы там урожай убирают, а мы с Анютой сюда катанули. Город, говорю, хоть посмотришь.

Колесиха разделась сама, помогла раздеться Анне Ивановне и, отстранив хозяина с дороги, пробежалась по комнатам.

— Кудряво живешь, Демаренок! Слышь, Анна? Шик-блеск квартирка. А семья где?

— Нету. Разошлись мы.

— На вота! Скоро больно.

— То есть как разошлись? А я с внуком водиться приехала. — Анна Ивановна повела глазами по комнате: ни вещички детской, ни игрушки, ни женского ничего. — Ну, и кому из вас не пожилось?

— Ей.

— Ей. Я думала, тебе опять. Ты от нас с отцом сбежал — причина была якобы. А от тебя почему жена ушла? Плечами жмешь.

— Ты, погоди, дай сказать, Анна, шибко не нападай на сына. Конечно, обидно вам было с Ильей и от людей неловко, я Сережку не оправдываю, но и наш брат бабы тоже всякие есть. Если она не глупая женщина — возвернется, а если… Сходим завтра всей делегацией… Это что за книжки там у тебя в углу?

— Учебники.

— Вот видишь. Давно пора. Горбом Илье Анисимовичу ничего не докажешь. А Юльку… Юлькой ее звать? Юльку мы приведем. Приведем, Анна? Жизнь-то ведь у них только начинается.