А.И. Куинджи

Обстановка квартиры всегда отличалась крайней простотой. Вся она была куплена на аукционе за каких-нибудь 200 рублей еще в 80-х годах и почти не пополнялась. Никакого убранства, драпировок, портьер… Единственный предмет, сколько-нибудь ценный — это фортепиано, на котором играла Вера Леонтьевна [20]. Единственное украшение — цветы на окнах. Из них несколько вьющихся растений, — в том числе восковой плющ, — обрамляли окна гостиной; выведенный из семечка виноград разросся на окнах удивительно богато… Стены — везде голые. Никаких картин, этажерок со статуэтками, никаких старинных блюд, оружия, шлемов, — ничего «макартовского», словом… Теперь каждый молодой художник, сколько-нибудь зарабатывающий, спешит стать, в смысле убранства мастерской и квартиры, маленьким Макартом. Но в годы передвижничества демократический аскетизм был в моде. И не только потому, конечно, что на «улице художников не настал еще праздник», что большинство кое-как сводило концы с концами. Нет. Помимо этой, — правда, существенной, — внешней причины, самые вкусы людей, самый тон их жизни были иными… Но Архип Иванович и в этом смысле был «передвижником из передвижников»… Мне приходилось видеть в 80-х годах обстановку покойного В. М. Максимова и В. М. Васнецова. У обоих — голые стены, «венские» стулья, белые обои (не дающие фальшивых цветных рефлексов). Но, при всей скудости обстановки, в квартирах названных художников глаз все же веселили хоть этюды свои и товарищей (конечно, без рам,не только золотых, по и каких бы то ни было!), кнопками прикрепленные к обоям. У Архипа Ивановича и этого не было. Все собственные этюды, эскизы, картины висели или хранились в папках (или в особых, вращающихся на вертикальной оси, рамах-альбомах), скрытые от посторонних глаз, в мастерской.

Картин, принадлежащих чужой кисти, у Куинджи было только две: ученическая копия Александра Иванова с деннеровского нищего (эту вещь Архип Иванович приобрел для жены, настаивая на обучении се живописи) да портрет Архипа Ивановича работы Репина (1875 года). Единственной картиной в золотой рамебыло вернувшееся в таком виде от покупателя «Ладожское озеро» кисти самого Архипа Ивановича — то самое, из-за которого разыгрался эпизод с Судковским [21].

И даже в те годы, когда, по мере роста своей известности и достатка, а быть может, и подчиняясь «духу времени», иные из передвижников, как Крамской, придавали своим квартирам обычный вид обиталищ людей среднего достатка, с полагающимся в таких случаях комфортом и убранством, Архип Иванович оставался верен своим «студенческим» вкусам, своим голым стенам…

Не знаю, как на чей глаз, но мне видится в этих голых стенаххудожнического обиталища не только аскетизм, а и какая-то абсолютная требовательность, какое-то сурово-серьезное отношение к искусству… Еще этюды — куда ни шло… Но всякая законченная картина для вечно ищущего, ненасытного взгляда художника должна, думается мне, казаться чем-то остановившимся,условно и искусственно фиксированным, застывшим… Архип Иванович удовлетворял «голод» своих глаз не только во время путешествий или пребывания среди природы вообще, но и здесь, в каменном городе, — целыми часами глядя в окно мастерской, или залезал на свою вышку-площадку, на крышу своего дома и оттуда, с огромной высоты, вглядывался в бесконечные горизонты, иногда засиживаясь на этой вышке до поздней ночи. Уже не раз отмеченная мною его любовь к просторами воздушным далям сказывалась и в устройстве этих «вышек», и в выборе места для мастерских, и в этом пристально-мечтательном, многочасовом созерцании…

Голые стены, обед, принесенный швейцаром и изготовленный женой, — это было дома.А в случае передвижений — опять самые демократические способы: извозчики, мальпосты…

А наряду с этим демократическим обиходом — всегдашняя, поспешная какая-то готовность помочь материально ближнему, выручить из беды… Это началось с появлением первых признаков достатка; а затем, когда удача с покупкой дома и выгодная продажа его действительно обогатили Куинджи, помощь окружающим приняла уже совершенно необычные размеры…

Сочетание, не правда ли, довольно редкое в наше время и, во всяком случае, заслуживающее упоминания: для себя и жены— «студенческий бюджет», а для окружающих — близких, знакомых и даже незнакомых — подлинная расточительность…

Я воспользуюсь здесь отрывками из воспоминаний о Куинджи покойного К. Я. Крыжицкого [22], рисующими эту «расточительность» Архипа Ивановича.

Особенно чуток он был к нужде собратьев по искусству — художников и среди них, конечно, прежде всего к поистине горькой участи большинства начинающей молодежи. К. Я. Крыжицкий подчеркивает в своих воспоминаниях всю деликатность Архипа Ивановича в оказании такой помощи:

«Узнав через товарищей, что такому-то приходится туго, он давал деньги, говоря: «Передайте ему, ему нужно, у него нет… Я с ним незнаком, мне неловко, так вы… Вы это передайте ему»…