А дело было так…

К полудню дорога петлять перестала — вверх пошла. Вокруг первые горные отроги начались, ветра холодные задули, как бы предупреждая: поверни, путник, а то дальше хуже будет. Да куда нам сворачивать — попоны на коней накинули, Малиновка поартачилась немного для вида, да тоже не стала противиться, и дальше поехали. А навстречу — ни души. И неудивительно, некому сюда ехать. Это летом на той стороне перевала на границе Ушухунской топи целый город вырастает, охотники, что за шкурой ушухунской выдры и ушухунского бобра съезжаются, травники, которые особые, нигде больше не растущие травы собирают, любители приключений, что за легендарными богатствами топи со всего света прибывают. Там ведь каких только диковинок не встречается. Золото по берегам ручьев самородками разбросано. Драгоценные камни из-под тины болотной сверкают — только руку протяни, и если это не глаз плотоядного живоглота, а действительно камень, на всю жизнь обогатишься. Опасна Ушухунская топь, да богата, недаром на торговле ее дарами целый город вырос. Ради одной капли яда ушухунской гадюки иные торговцы с другого края света в вольный град Аму-Тамир приезжают и любую цену выложить готовы.

Как солнце через зенит перешло, короткий привал устроили. Лютика отвязали, он еще долго ругался: мол, я Ксеркс Навуходоносор, а вы со мной, ик, как с последним орком поступили, как вы так могли, милые. Коней накормили, бурдюки из горного ручья наполнили, этого добра, по идее, должно много быть, да уж больно вода вкусная попалась. Чистая-чистая, на равнине такой не бывает. Ну и дальше поехали. Ветер все крепчал, прохладно стало, хоть мы еще и на версту не поднялись, а ведь перевал сам в высшей точке почти до четырех тысяч верст от уровня моря доходит. И все же это действительно перевал, будто специально природой для людского удобства созданный, чтоб не приходилось весь хребет дальней дорожкой объезжать.

К вечеру до самого перевала как раз добраться успели, дальше дорога не прямо, а петлями вдет вдоль склона, шириной — две телеги с трудом разъедутся. На ветках елок да сосен первый иней появился, а чуть выше вроде как и снег лежит, да разглядеть не успели. В предгорьях ночь резко настает — вроде только что солнце светило, а уже темно, только месяц рогатый с небес светит, дорогу указывает. В темноте по горному серпантину только самоубийца петлять пойдет, так что пришлось останавливаться.

На привале Тиналис развел костер, котелок с водой на огонь поставил и давай туда всякую гадость из мешка кидать, перемешивать.

— Ба! Да наш Тиналис-богатырь великий решил кулинарные таланты проявить! — восхитился Алендас. — Видать, понял, что на богатырском поприще ничего не светит, решил в повара податься. Это ты, Тиналис, молодец, только смотри, кабы первый опыт боком не вышел… Сам эту гадость первым пробовать будешь…

— И буду, — ко всеобщему удивлению, ни капли не обиделся богатырь. — А ты, Алендас, вот увидишь — еще добавки попросишь!

— Я? — искренне удивился тот.

— Ты, ты. Это ведь не простое варево, — улыбался Тиналис, бросая в котел нечто очень похожее на мухоморы. — За этот рецепт мне султан однажды предложил половину своей сокровищницы, да еще двух любых жен на выбор в придачу, но я отказался! За этот рецепт, — продолжал богатырь, кроша нечто напоминающее бледную поганку, — наставник Рокшерской Монастырской Академии предлагал мне вне очереди первый дан, но я отказался. За этот рецепт, — или меня глаза подводят, или в котел полетели ложные опята, — совет старейшин острова

Ян-Вон обещал мне тысячу рабов и две тысячи рабынь! Но я отказался!

— И что же это за рецепт такой бесценный? — усмехнулся Алендас.

— Этот рецепт, — рассказывал Тиналис, высыпая в котел волчьи ягоды, — достался мне волею случая от одного старого, мудрого шамана, который жил на самом берегу Моря Вечных Льдов. Величайший секрет его тысячи лет передавался из поколения в поколение. Северные шаманы его так и зовут — брагабраг, что означает «напиток богов». Тот, кто единожды вкусит сей божественный напиток, уже никогда не забудет его неповторимый вкус: когда холодно, он способен согреть, когда голодно — утолить голод, когда печет жгучее южное солнце — подарить прохладу, когда терзают тревоги — успокоить. Сей напиток подарит храбрость тому, кто боится, вернет веру тому, кто чувствует обреченность, подарит надежду тому, кто разуверился в жизни. Храбрые воины пьют его перед боем, чтоб рука была тверда, а сердце не ведало страха. Седые старцы пьют его на пороге смерти, чтоб не терзаться болью и страданиями. Мудрые шаманы пьют его перед чародейством, чтоб открыть свою душу и не тяготиться бренным телом. Мы его выпьем перед походом, чтоб в горах не мучил холод, в болотах — неуверенность, а в логове дракона — страх! Собственно говоря, все уже должно быть готово. Подставляйте миски!

Сказать Тиналису, что я добровольно такое вот зелье пробовать не собираюсь, или сам догадается? Думаю, догадается. Даже тролль с подозрением на котелок покосился — что туда богатырь бросал, мы все видели, и не верится, что из этого всего нечто съедобное