А дело было так…

Сам себе могилу роет! На что он надеется? Не понимаю. Неужели думает, что я, защитник слабых и обездоленных, не посмею очернить его перед «злобным тираном», чей сын чуть ли не давится со смеху у меня за спиной? Интересно парню, как Тиналис-богатырь выкручиваться будет. А мне что, мне не впервой, это когда надо я защитник справедливости, а когда надо — поборник закона. А так как «закон» и «справедливость» почти всегда друг другу противоречат, то я получаюсь всегда на нужной стороне. Что весьма удобно.

— Воистину глаголешь, добрый молодец! — киваю я, нахмурив чело богатырское и демонстративно развязывая седельную сумку. — Не дело так — вот встречу короля, а к нему путь мой лежит, и молвлю: мол, что же ты, супостат такой, творишь, коли доблестных ратников угнетаешь, неволишь их не по совести поступать, что они власть твою, супостат, поносят, оброк собирая…

Нормально? Нормально. Офицер не сразу понял, но постепенно начало доходить. Что я собрался прийти к королю-некроманту и настучать: мол, такой-то офицер вел антинародную пропаганду, поносил на чем свет действующую власть да еще и брал взятки — ведь въезд во все города королевства бесплатный, и действует местная городская стража не по закону, а по понятиям. Офицер не дурак, догадался, что после такой «рекомендации», да еще и из уст богатырских, а нам, богатырям, врать не положено, королевские зомби очень быстро придут за смутьяном и мятежником. Побелел, уже и золото из рук моих брать не хочет, назад пятится, руками машет.

— Нет-нет, спасибо! Я так подумал — ты ведь подвиг какой, наверно, совершить собираешься, ну и это тоже послужит на благо города, лучше чем золото любое!

— Ну коли так глаголешь, добрый молодец, быть по сему! Молвлю я пред королем: мол, ратники твои доблестны, мзду не берут, а почем ты их гнобишь, супостат! Скажи мне имя свое, добрый молодец, дабы пред царем я назвал столь знатного ратника!

— Не надо имен! — уже едва ли не умолял офицер, но меня понесло.

Минут десять я уламывал его назвать свое имя, но в конце концов смилостивился — пообещал, что опишу столь «скромного ратника» внешне, если он так не хочет, чтоб король-некромант знал по имени своих героев. И на этой оптимистической ноте мы без дальнейших проволочек проехали в город. Принц, молодец, не сглупил, послушно выполняя мои рекомендации, и не пытался завязать умную беседу. Мы направились в сторону Нижнего Белокамня — моего любимого места в моем любимом городе! Если я прав, а я всегда прав, то одного из наших будущих спутников мы должны найти именно там. В самом грязном и дешевом кабаке, где подают самый крепкий ром и самую зеленую брагу, не найдем по запаху — выйдем на слух, там должна быть обязательно драка с поножовщиной, без этой народной забавы в Нижнем Белокамне ни дня не проходит, ни ночи.

Звуки бойни за версту слышны, двери все на запор, люди двигаются короткими перебежками, местами красные пятна и вонь, как у кентавров в логове? Значит, идем в нужную сторону. Тут ведь как, один день есть улица, на завтра баррикадой завалили, послезавтра соседний дом сгорел, вот тебе и новый переулок — карту Нижнего Белокамня даже любители новомодной абстрактной мазни из дальних стран нарисовать не могут, фантазии не хватит. Нет, есть, конечно, тут и привычные улицы — широкие, прямые, да по ним даже такой богатырь, как я, проехать не рискнет. Пока сто саженей проедешь, триста раз подстрелить успеют, до последней пуговицы обдерут да еще и двести запретных удовольствий предложат. Переулками да подворотнями уж как-то безопаснее. Не, если бы я со всеми своими ребятами ехал в полном составе, то нет проблем — никто бы подойти не рискнул, но вдвоем с принцем, у которого на лбу написано «лох», извольте!

А вот и то, что надо, — таверна «Солнышко». Старое, обветшалое здание, готовое вот-вот завалиться. Я всегда говорил, что у жителей Белокамня отличное чувство юмора — у них такие вот клоаки обязательно «Солнышком» или «Тремя лошадками» называются, а центральный городской парк, единственное место, где по неписаным правилам не положено никого грабить да калечить (плохим тоном считается), называется «Садом скелетов». Да и в быту белокаменцы ко всему с фантазией подходят — золото «жизнью» называют, а стражу городскую не иначе как «наши храбрецы». Идешь по улице, слышишь: «Из меня вчера наши храбрецы вечером всю жизнь вытрясли», значит, пришлось страже крупную мазу давать, чтоб на очередные нечистые делишки глаза закрыли.