А что же завтра?

Что это за объект, Сэм, конечно, знал. Знал про это все досконально, и свою задачу представлял себе с полнейшей ясностью. Это было рыбачье судно, за тунцом на них ходят, паруса раскинуты, как стрекозиные крылышки, и качается на серо-зеленых волнах, легкое, изящное, как раз в том квадрате, где указал офицер из оперативного отдела.

Сэм знал заранее. С самого утра. Еще когда его но подняли с постели. Видно, такой уж это был особый день, — день, когда протестантов предупреждают, а католиков берут врасплох.

— Спасибо, нос, — сказал Сэм. — Я вижу.

Сказал совершенно спокойно — такое у него было обыкновение, — но душа его разрывалась от страха и боли. Потому что к этому все шло. Неотвратимо. Как восход солнца. Как разгар полдня. В душе он уже знал эту боль, и муку, и наступление конца. Но рыбачье суденышко, жалкая, ничтожная шаланда вместо гордого боевого жеста в поднебесье.

Рыбачье судно, а на нем немцы, и ловят они не тунца, а «Сандерленды», и «Велингтоны», и «Либерейторы», и «Уитли», и все остальное, на чем летают англичане или американцы. Вот что это было за судно, по-видимому. Но не наверняка. Кто может поклясться? Разве что офицер из оперативного отдела на расстоянии семисот миль отсюда, за письменным столом, заваленным бланками и документами? У него не было на этот счет и тени сомнения, его дело было вдолбить им приказ. Ему это ничего не стоит. Он не беспокоится. Он не рискует. Ему и горя мало. Не ему стрелять. Не ему умирать, истекая кровью. А Сэм, повисший в небе на высоте в две тысячи футов над водой, — это совсем другое. Дело Сэма — убить, дело оперативника — втолковать им штабные разработки.

— Мы знаем точно, — говорил оперативник восемь часов тому назад, тыкая в огромную висящую карту длинной указкой, которую он держал в своей единственной руке. — Наверняка. Теперь-то уж наверняка. Сигналы запеленгованы и не вызывают сомнений. Рыбачьи суда используются для наведения истребителей. Уже приняты меры, чтобы нейтралы здесь не появлялись. Мы их предупреждали всячески, как могли. Наизнанку ради них вывернулись, может быть, даже в нарушение требований безопасности, вот до каких нелепостей дошло. Если здесь сейчас плавает хоть один честный рыбак, значит, он полоумный, рехнувшийся и сам лезет в петлю. Его кровь падет на его собственную голову, а не на вашу. Если здесь остался хоть один честный рыбак, то разве что уж совершенный болван. Всякое замеченное здесь вами рыбачье судно — это противник и должен быть по законам войны вами расстрелян и потоплен. Сбросьте на него бомбы, стреляйте в него из пулеметов и положитесь на пас. Мы знаем. Мы уверены. Тут вопрос стоит так: либо противник, либо ты. Сколько нам еще терять самолетов? Сколько еще экипажей не вернется на аэродром? Так что, пожалуйста, без ложного рыцарства. Не понимаю я этой философии, этого джентльменства на войне. Они не рыбаки, слышите? Никакие не рыбаки. Понятно я изъясняюсь или разжевать? Чем больше они смахивают на рыбаков, тем вернее, что это не рыбаки. Это не французы, не испанцы, не португальцы. Это — люфтваффе, ваш противник в воздухе. Это вражеские наводчики с рациями, они направляют прямо на вас целые эскадрильи истребителей. Чтобы накормить вами акул. У нас на базе есть экипажи, которые ведут войну так, будто противник — это приезжая крикетная команда. Крыльями ему салютуете. А он вам хоть раз салютовал? Когда подобьете, бросаете ему плотики и запасы продуктов — ценные материалы, предназначенные для вашего спасения. А он с вами разве так поступает? Зачем тогда вообще все, если вы помогаете врагу выжить и убивать ваших же братьев? Это вам не матч на площадках Итона или Мельбурнской закрытой школы. У меня рука вон осталась в этом океане. И вы туда же хотите? Хотите пойти ко дну, к акулам, вслед за моей рукой? Хотите, чтобы так было? Враг ищет вашей смерти. Он знает, чего ему надо; у него-то есть голова на плечах; он стремится вас уничтожить. Убить тебя — вот его цель. Увидишь его, прошу тебя, ответь ему любезностью на любезность. Атакуй и потопи. Иначе, мои милые, именно это самое он сделает с вами.

Сэм включил предупредительную сирену.

Сигнал тревоги для своей команды, оглушительный рев, который они услышат сквозь грохот моторов, сквозь все шумы.

— Командир — всем постам, — произнес Сэм. Голос его звучал в шлемофоне так спокойно. Он так спокойно и методично напомнил им все, что они должны будут сделать.

И пошел вниз, навстречу океану, со все увеличивающейся скоростью, и звук нарастал лихорадочно, и открылись бомбовые люки, и бомбы выкатились под крылья, точно черные бочки. Стрелки дали короткие очереди для пристрелки, проворили прицелы, проверили турельную гидравлику, приготовились. Какая-то рыбачья шаланда. Раз плюнуть. Радист уже положил палец на ключ передатчика, готовясь сообщить им там, дома, доставить минуту буйной радости однорукому офицеру-оперативнику. Но что-то случилось.

Что-то было не так у Сэма внутри.