А что же завтра?

Вот это да! Подумать только, какая красота валится с этого огромного страшного неба!

Да это гениально!

Подумать только! Всего раз в семь лет!

Подумать только! И именно сегодня, когда здесь он!

Подумать только! Такой снег!

— Полезай-ка ты лучше сюда ко мне, мальчик, — сказал человек. — Слишком долго оставаться под снегом все же не стоит.

Сэм, это ведь тебя приглашают.

А ты не ослышался?

Интересно, что это за машина такая, «форд» или «шевроле»? Кузов деревянный? Из досок с брезентовым верхом? Машина мелко дрожала, словно холод добрался и до ее скрипучих суставов. На переднем стекле налипла кучи снега.

— А куда вы едете, мистер?

— В Монбалк.

Сэм медленно покачал головой:

— Это где, мистер? Это в Гипсленде? За перевалом? Ах, смотрите… Снег перестал падать.

— Мальчик!

Голос стал строгим. Лицо у человека было морщинистое, и лет ему по виду было очень много. А может, таким его сделали долгие дороги и жизнь среди гор.

— Да, сэр, — отозвался Сэм.

Дверца с пассажирской стороны приоткрылась. С земли до нее было очень высоко.

— Залезай.

Может, это «остин», а может, «бьюик»?

Сэм закинул длинную ногу и полез. Вот это да! Забрался и сел рядом с водителем на сложенном холщовом мешке. Внутри тоже был снег. День чудес! Сэму случалось ездить в автобусе по Кентербери-Роуд, но это совсем другое дело.

— Ух!

— Затвори дверцу.

Сэм с силой хлопнул дверцей. Может, это «рено», а может, «эссекс»?

— Нет, — сказал человек. — Это не в Гипсленде и не за перевалом. Но вообще-то в том направлении.

— Смотрите, снег… Снег пропадает. Посмотрите, он тает. Разве он не останется?

— Может, и останется. Трудно сказать. До вечера еще далеко.

Сэм сидел в кабине. Прямо перед ним, рукой можно достать, ветровое стекло. Конечно, это не легковая машина, но все-таки машина. На дне кузова валяются капустные листья. Вот рулевое колесо. А вот часы. А это рычаги, на которые нажимает водитель.

Здорово!

— Мальчик, — сказал человек. — Давай напрямик. Ты не из рыцарей большой дороги?

Внутри у Сэма что-то дрогнуло. Неужели у него такой отчаянный вид? Голос сорвался на фальцет:

— Вы хотите сказать, что я разбойник?

— Разбойник? Нет… Я хочу сказать, может, ты живешь на дороге? Может, ты бродяга? Может, ты сезонник?

Сэм подумал.

— Да, — ответил он. — Я сезонник.

— А где же твоя скатка?

Сэм посмотрел на него и тут же сконфуженно опустил глаза на рычаги, что торчали снизу между голых досок. Так вот всегда и бывает. Он об этом и не подумал. А взрослые сразу всё замечают. Только зазевайся на минуту и сразу попался.

— Где твое одеяло, мальчик? Где твой котелок? И где твоя шляпа? У тебя должна быть шляпа. И где твой чай, мука и сковородка?

Сэм только кусал губы.

— И давно ты стал сезонником, мальчик?

— Со вчерашнего дня, сэр, — вздохнул Сэм.

— Господи… Неужели же ты не мог подождать, пока немного потеплеет?

Сэм отвел глаза. Человек был абсолютно прав. Выбрал времечко для начала!

— Меня зовут Хопгуд, — сказал человек. — А тебя?

— Сэм.

— На Сэма ты похож, но сегодня уж такой день, что, пожалуй, довольно доказывать, что ты мужчина. Я отвезу тебя домой.

Сэм вскипел, о, как в нем все заклокотало!

— Нет! Вы этого со мной не сделаете! Мне четырнадцать лет! И я к вам в машину сел, только чтобы укрыться от снега.

Жилистая рука схватила Сэма и удержала на месте. Она была поразительно сильна, эта рука. Один нажим пальцами, один поворот кисти — и Сэму пришлось бы накладывать шины.

— Не к тебе домой, Сэм. Ко мне.

Железная хватка разомкнулась, и у Сэма внутри тоже все отпустило, словно развязались болевые узлы. Некоторое время он сидел растерянный, поглаживая пострадавшую руку, потом посмотрел на мистера Хопгуда и улыбнулся. Странный он все-таки человечек. Сколько же ему лет? Все двести? Или он такой просто оттого, что живет под открытым небом, не прячась от солнца и дождя?

— Я еще никогда не сидел в кабине рядом с водителем, — сказал Сэм.

ТРИНАДЦАТЬ

Тот день навсегда остался у него в памяти особняком, черно-белой картинкой среди пестрых дней. Таким он запомнился Сэму: черно-бело-серым, но вовсе не мрачным. Неожиданным — так будет вернее сказать. Как если встал человек утром, раздвинул шторы спальни — а за окном такое, дух захватывает! В шесть часов утра, заспанный, с сонными глазами, посмотришь в окно, и оказывается, твой дом плывет по морю среди айсбергов. Что-то в этом роде — такое же диво, такое же небывалое зрелище.

А дорога-то все крутила, и вихляла, и взбегала вверх, и скатывалась вниз, и деревья стояли такие голые, черные, высокие. И столько их, такая уйма деревьев, и все такие высокие и прямые, будто тысяча мачт раскачивается в бурю на палубах тысячи кораблей. Похоже на огромную гавань, куда набились корабли со всего света, из всех портов, какие только можешь припомнить: из Фритауна, Рио-де-Жанейро, Владивостока. Из таких мест, которые даже не знаешь, как пишутся. Вот так это было. Потрясающе. Если посмотреть вверх, на вершины, если высунуться и задрать голову, то как-то терялось ощущение твердого мира: казалось, под тобой и вправду прогибается зеленая волна, а над тобой на острие мачты висят разверстые небеса.