А боги там тихие

– Сам пришел, – грустно сказал он. – Выхода другого не было. Мой отец, так же как дед и прадед, служили королю. Прадеду еще дед короля за верную службу пожаловал земли и титул. Он был из простолюдинов, сын кузнеца, а стал графом. И не было у правящей династии вассалов вернее, чем наш род. Но все помнили, кем был прадед, и у него появилось много недоброжелателей. И даже через два поколения не забыли. Моего отца подставили. Подставил человек, которого он с детства считал другом. Король обвинил его в измене и прислал войска. Отец мог бежать, его бы с радостью принял на службу любой из соседних монархов. Нашу семью многие уважали. Но он не мог так поступить. Для него честь была не просто словом. И он верил в короля. Верил, что тот во всем разберется. Отец даже не сопротивлялся и открыл ворота замка. Но разбираться никто не стал. Войска вошли в замок и устроили резню. Отец, мать, сестры. Они не щадили никого. Все, кто был в замке, были убиты. Кроме меня. Я с наставником был в городе – заказывали мне первую кольчугу. А вернувшись, увидели обгоревшие стены и ров, заполненный трупами.

Наставник поседел за те два дня, пока мы, выбиваясь из сил, хоронили погибших. В замке была и его семья. А я с тех пор почти перестал говорить.

Керисс замолчал и, достав бурдюк с вином, сделал несколько больших глотков. Затем передал его мне и продолжил:

– Мы с наставником три месяца скрывались, пока не выяснили, кто в этом виноват. А когда узнали, я сразу не мог в это поверить. Друг отца, дядя Френцит, всегда шумный и веселый. Мы незамеченные пробрались к нему в замок, и я убил его. Во сне. Я до сих пор не знаю, почему он так поступил. Но мне тогда это было и не столь важно. Наставник хотел убить и его семью, но я отговорил. Тихо уйти у нас не получилось: наткнулись на стражу. Смогли прорваться с боем, но наставник был серьезно ранен и через день умер. А я остался совсем один. Без денег, без семьи, и к тому же в розыске. Вот тогда и решился уйти в монахи. Из храма выдачи нет. Храмы не принадлежат ни одному государству и не подчиняются никому, кроме Скафа. Воины храма несколько раз заканчивали войны в пользу одной из сторон. А однажды даже сменили правящую династию в не самом слабом королевстве. И конечно же, будучи мальчишкой, я восхищался монахами, стоявшими на страже справедливости. Именно поэтому ни минуты не задумывался, куда мне податься дальше. Пройти отбор я смог без труда – все же у нас в роду воспитывали воинов, одних из лучших воинов в королевстве. А дальше – тренировки, тренировки и еще раз тренировки. А с восемнадцати лет еще и участие в нередких акциях справедливости. Нет, ты не подумай, меня все устраивало. Я еще в четырнадцать понимал, на что шел. А около года назад я был в числе сопровождающих отца настоятеля на переговорах. И случайно подслушал то, чего слышать не стоило. И не потому что это было опасно лично для меня, а потому что рухнуло все, во что я верил. Оказалось, что наша справедливость продается. Продается, Макс! И воины выполняют не божьи приказы, а волю одного из алчных правителей. Вот тогда я и стал молить Скафа освободить меня от клятвы. Захотелось пожить обычной жизнью, увидеть что-то кроме вечной муштры и замковой библиотеки. Мне ведь уже двадцать три, а у меня даже девушки ни разу не было! И вот я здесь, и впереди новый мир и новая жизнь. Поэтому я и радуюсь.

Да уж, нелегкая у парня выдалась жизнь. Столько горя и разочарований. А вот то, что ему двадцать три года, меня удивило. Выглядел максимум на восемнадцать. Правда, если не обращать внимания на высокий рост и широченные плечи.

– Не переживай, Кер. У меня с девушками тоже не очень. Пугаются они моей рожи, – я улыбнулся и показал пальцем на рваный шрам на левой половине лица. Он начинался на лбу, проходил через левую щеку и заканчивался на подбородке. И выглядел действительно жутковато.

– В бою? – спросил Керисс.

– Самое обидное, что нет, – вздохнул я. – В первый же день, как уволился из армии, с друзьями пошли в ресторан отметить это дело. Давно не виделись. Служил я по контракту и почти семь лет не был дома. Ну и посидели, отметили. А когда уже собирались домой, увидели, как три урода внаглую затаскивают в машину двух отчаянно сопротивляющихся девчонок. Мне бы, наверное, стоило их сразу вырубить и идти своей дорогой. Эх, кто бы знал. А я попытался с ними поговорить. Надеялся, что одумаются. И вот один из них без предупреждения полоснул ножом. И обидно даже не то, что я, прошедший кучу боев без царапины, в первый же день гражданской жизни заработал такое украшение на пол-лица. Обидно то, что у меня сорвало планку, и я их всех троих там и положил.

– Почему обидно? – удивился Кер. – Тебе их жалко, что ли?