А, Б, В, Г, Д и другие…

— Я пойду, попробую поискать… — пробормотал Алексей Палыч и поспешно вышел наружу. Он больше уже не в силах был смотреть ребятам в глаза. И если настоящему вору краденое карман не жжет, то Алексей Палыч явственно ощущал, что левый его карман наполнен чем-то очень горячим.

Борис выскочил вслед за ним.

Алексей Палыч бесцельно бродил по двору, даже не пытаясь делать вид, будто что-то ищет. За ним по пятам следовал соскучившийся за ночь Веник. Он забежал вперед, полаял на Алексея Палыча, приглашая его поиграть, но этот хозяин почему-то не хотел ни бегать, ни бросать веточки, ни разговаривать.

— Деньги у вас? — спросил Борис.

— Ну конечно. Просто мне жалко было вчера тебя будить. А как ты догадался?

— Тут и догадываться не надо. Пиджак-то у вас был мокрый вчера… Карман обтянуло прямоугольничком, так этот прямоугольничек и сейчас остался.

— Ты меня осуждаешь?

— Не в этом дело, — сказал Борис. — Я просто подумал: а может, пускай они идут дальше? Зачем мы им будем поход портить? Вроде у них все нормально. А мы вернемся.

— Зачем тогда мы с ними пошли?

— Что пошли — правильно. Вернемся — тоже правильно.

— Ты знаешь, Боря, еще пять минут назад я мог сказать, что пошутил. Сейчас это невозможно. Мое самолюбие в расчет можно не принимать. Но сама Лена хочет во что бы то ни стало вернуться. Я пока не понимаю, почему… но… ее-то слово — закон.

— Ладно, — согласился Борис. — Я разве против. Меня уже дома, наверное, с собаками ищут. Я уже убегал один раз дня на три… Помните? Я вам говорил… К бабушке. Это когда телевизор стал чинить… Только тогда они знали, куда я убежал.

— Сколько тебе тогда было лет?

— Лет уже много. Девять или десять…

— Да, я помню, — сказал Алексей Палыч. — Телевизор новый купили?

— Нормально. А вот сейчас — не знаю… Отец, он ничего… А мама — даже страшно становится.

— Я помню, Лена сказала, что искать тебя не будут. Кроме того, я послал телеграмму…

— Вы ей больше верьте, — хмыкнул Борис. — Вас и самих уже ищут, наверное.

— Да, — вздохнул Алексей Палыч, — это моя ошибка. Нужно было настоять, чтобы ты вернулся с конечной станции.

Когда заговорщики возвратились в дом, там, видно, только что закончился какой-то спор. Наверное, как понял Алексей Палыч, за это время родились новые варианты. Войдя, они услышали последнюю реплику Лены:

— Тогда вы пойдете без меня.

— И пойдем! — ответил Шурик, но на этот раз ему не удалось проломить стену.

— Заткнись! — сказал Стасик. — Тебя не спрашивают. Тебя никогда вообще не будут спрашивать. Елена Дмитриевна, вы — серьезно?

— Стасик, — сказала Лена, и кроме твердости в ее голосе Алексей Палыч ощутил сочувствие, — вы все понимаете, что у нас нет другого выхода. Я знаю, что вам не хочется возвращаться… вы столько готовились… Ну, сходите в будущем году.

— С вами? — спросил Шурик.

— Заткнись, — сказал Стасик. — А в этом не выйдет?

— Вернемся — посмотрим.

— Когда моя мама говорит «посмотрим», это значит, что все будет завтра, — сказала Марина.

— А когда мой отец так говорит, то это значит, что никогда не будет, — откликнулся Шурик.

И тут послышался тихий голос Чижика.

— Ребята, — сказал он, — а д-денег н-на б-билеты у-у нас х-хватит?

И всем сразу стало ясно, что разговоры, и споры, и разные предложения были не более чем бесполезной вибрацией голосовых связок. Чижик поставил точку. Алексею Палычу вдруг пришла в голову совершенно абсурдная идея: а может быть, это не так уж плохо для человека, если он слегка заикается? Таких людей часто пытаются вылечить тем, что заставляют их произносить слова нараспев. Но еще неизвестно, что лучше — человек, распевающий свои недозрелые мысли, или такой вот Чижик, который сто раз подумает, прежде чем высказаться. За дни похода Алексей Палыч убедился, что только Чижик советовал всегда кратко и всегда точно. Он долго обдумывал, но зато потом говорил все в нескольких словах, и слова его были весомы.

«Заикание речи, — подумал Алексей Палыч, — это чепуха по сравнению с заиканием мысли.»

Чижик и раньше нравился Алексею Палычу больше других, но только сейчас он это осознал полностью.

Чижик все и решил, ничего как будто бы не решая.

— Валентина, посчитай теперь ты, — сказал Стасик сурово, и это означало, что все уже кончено.

— Я не знаю, сколько стоит билет на автобус, — сказала Валентина, и это в свою очередь означало, что Валентина сдалась окончательно.

Алексея Палыча почему-то никто не спросил. Он, кстати, и не знал, сколько стоит билет. Шурик было мысленно заегозил и хотел сбегать узнать, но внутренний его голос подсказал ему, что это бесполезно: прощения все равно не будет, да оно теперь и не нужно. Впереди замаячил Город, калорийная пища и спокойная жизнь до конца каникул. После каникул все утрясется — в этом Шурик был совершенно уверен.

До отправления автобуса времени оставалось уже немного.

Собирались и укладывали вещи в угрюмом молчании.

Скрипнула дверь. В образовавшуюся щель протискивал свою голову Веник. Какое-то неизвестное нам собачье чутье подсказывало ему, что дело неладно.

— А что делать с Веником? — спросила Валентина.

Никто не ответил.