— Эй, — нехорошо протянул Сириус и исподлобья взглянул на Снейпа. — Где Лили Эванс?
Как будто не назови он ее фамилию, Северус бы не понял, о ком речь.
— Ушла, — ровно ответил Снейп, прекрасно понимая, что сейчас будет.
— Что значит «ушла», Нюнчик? — с тихой угрозой произнес Джеймс. Он засунул руки глубоко в карманы и широко шагнул вперед, нависая над низким Снейпом.
— Это значит ногами, Поттер, — равнодушно пояснил Снейп. — Или со своей метлой ты совсем разучился ходить?
Ноздри Джеймса опасно раздулись, он будто бы стал больше, сильнее и злее. Случилось то, что давно должно было случиться — ярость Джеймса наконец-то нашла свой выход.
— Ах ты, сопля низкорослая! — взревел он, сейчас больше, чем прежде, похожий на разгоряченного быка, которому под нос сунули алую тряпку.
Мгновенно наступившая тишина так же стремительно сменилась злыми выкриками. Джеймс спустил курок, как это говорится у магглов, и первая пуля навылет пробила хрупкую стену показного перемирия.
В этот раз Мародеры не стали размениваться на заклинания, подвешивать его в воздухе вниз головой или стаскивать штаны. Они просто били его, и только серый после полнолуния Ремус Люпин стоял в стороне и смотрел с дикой смесью неодобрения, вины, злости и мрачного удовлетворения. Примчавшийся Слагхорн дико раскричался, весь затрясся, да так, что толстые вены проступили под его дряблой кожей. На крики сбежались другие преподаватели, включая Флитвика и Карину Берх, со всех сторон посыпались искры заклинаний, и Снейп очутился в центре кошмарного фейерверка.
Последнее, что он увидел, прежде чем потерял сознание — покрытое потом, счастливое лицо Сириуса Блэка, дорвавшегося наконец до хорошей драки.
***
Гостиная Пуффендуя
В подсвеченном ярким солнцем воздухе плавала пыль. Она мерцала, словно рассыпанный волшебный порошок феи, щекотала нос и не поддавалась даже самым воинственным набегам домовиков-уборщиков. В гостиной Пуффендуя было традиционно тепло и умиротворенно, и, всякий раз попадая сюда, Элиза чувствовала себя беззаботным хоббитом из Шира.
На Гриффиндоре всегда кипели какие-то страсти, на Слизерине плелись непонятные простому люду интриги, на Когтевране распустила щупальца сомнительная научная деятельность, а на Пуффендуе светило солнце, и робкие улыбки однокашников делали каждый новый день чуточку теплее. Они улыбались даже сейчас, когда страшная зараза пробралась сквозь щели и трещинки, проникла внутрь и принялась орудовать среди удивленных, перепуганных учеников.
— Все нормально, Эшли? — Элиза положила руку на плечо худенькому серому мальчишке.
Он дернулся, оглянулся и резко кивнул. В глазах у него плавала темная муть заклинания. Элиза лишь улыбнулась, якобы поверив, и направилась в свою гостиную. Темно-бурый барсук с проходящей через лоб широкой желтой полосой посмотрел на нее удрученным взглядом. Элиза сжала губы и отвернулась от гобелена.
Она любила эту маленькую гостиную, похожую на бочку с волшебным нутром. Любила бурого барсука с толстой мордочкой и солнечно-желтые полосы на пушистых шарфах и шапках, любила негласную атмосферу дружелюбия и поддержки. На Пуффендуе случались разногласия, но никогда не происходило настоящих склок, распрей и не было сплетен. Это был маленький простодушный рай.
От которого она, Элиза, так глупо отказалась.
Ее матери не стоило скрывать истинное происхождение дочери и тем более ей не стоило умирать. В такое-то время. Но ничего не попишешь. Однажды ступив на эту черную, укрытую гниющими костями дорогу, Элиза уже не могла сделать шаг назад. Нельзя сделать выбор и сбежать, нельзя взять на себя ответственность и спрятаться. Нельзя останавливаться на полпути. Потому что не бывает полудрузей, как и не бывает полупредателей.
Элиза вошла в спальню, плотно закрыла за собой дверь, на всякий случай проверив замок, и тяжело оперлась на нее спиной. Комната была квадратной, просторной с огромными окнами в полстены. Здесь никогда не задергивались шторы, ярко-желтые подушки всегда были разбросаны по комнате, а на маленьких бочкообразных прикроватных тумбочках стояли и лежали всякие женские глупости: раскрытые косметички, разноцветные флакончики с духами и лаками, пинцеты, расчески, бусы, серьги, блокноты с подростковыми стихами…
Все было общим. На Пуффендуе было принято делиться, и ни у кого и мысли не возникало нарушить такой порядок вещей.
Но не теперь.
Элиза тоскливо взглянула на свою кровать. Было раннее утро, ученики только-только отправились на занятия, и домовики еще не успели прибраться. Смятые покрывала, простыни, сорочки, сеточки для волос — все это валялось на кроватях ее соседок. Покрывало Элизы же было идеально разглажено, заправлено и подвернуто. На тумбочке не стояло ничего лишнего, все было убрано в ящички и разложено по цветам и порядку. Одежда, вычищенная и отпаренная, висела в шкафу на отдельных вешалках. Островок порядка в целом море хаоса.