Калинин не мог понять, о чём идет речь и сам не понимая, как это произошло произнёс.
— Да я помню господин капитан.
— Так, что вы хотели узнать у поручика?
Калинин открыл рот, но Резников зачем-то его опередил.
— Вы хотели спросить: убивал ли поручик Выдыш господина Афанасьева.
— Гражданина Афанасьева — поправил Резникова Калинин.
— Да, конечно, гражданина Афанасьева — согласился с Калининым Резников.
Выдыш тем временем не спрашивая разрешения, уселся на стул рядом с Резниковым, достал свой портсигар, как две капли воды похожий на портсигар Резникова, и тут же спокойно закурил, добавляя едкого дыма, и, без того, в прокуренный сегодня кабинет Калинина.
— Мне пришлось — это сделать, господа. Афанасьев стал обузой в нашем благородном деле. Стал слишком много думать — как ни в чем небывало произнёс Выдыш, выпуская из-за рта клубы папиросного дыма.
Калинин теперь окончательно не мог ничего сказать. Он лишь смотрел, то на Резникова, то на Выдыша. В дверь раздался тихий стук, и Калинин неожиданно очнулся сидя в своем кресле.
— Да — произнёс Калинин, но никто не вошёл в его кабинет.
Калинин с мутной, тяжёлой головой осмотрелся по сторонам. Никого в его кабинете не было, ни Резникова, ни Выдыша. Калинин встряхнул голову, поднеся ладонь ко лбу.
— Привидится же такое. Страшно даже стало — сказал Калинин сам себе, взял в руку трубку проводного телефона, но чуть не подпрыгнул на всё том же кресле.
Перед ним стояла большая стеклянная пепельница с двумя папиросными окурками.
Примерно три минуты Калинин гипнотизировал взглядом факт присутствия людей из собственного видения. Пытался по-детски щипать себя за кожу руки, другой рукой. Болевой рефлекс был обычным. Голова, вроде, соображала тоже, но легкий шлейф тумана ещё сохранялся, и от этого естественным выглядел заметный привкус страха, который начал иссушать ротовую полость. Калинин неуверенно поднялся, чтобы выпить воды.
Жадно проглотив два стакана тепловатой на вкус воды, Калинин всё же вернулся к стоящему на столе телефону.
— Наташа зайди ко мне, пожалуйста — произнёс он в трубку.
Через несколько минут в кабинете появилась миловидная девушка в короткой юбке. Калинин машинально обратил внимание на её красивые, стройные ноги. Затем поднялся взглядом выше к округлости упругих ягодиц, прокашлялся, одернув самого себя.
— Наташа аккуратно возьмите эту пепельницу, отнесите в отдел к Борису. Пусть возьмёт всё, что можно с этих двух папиросных окурков.
— С самой пепельницы не нужно? — спросила Наташа, подойдя к столу.
— Нет, вроде, нет, но пусть посмотрит на всякий случай.
Прошло ещё минут двадцать. Всё это время Калинин пытался, отстранившись от непонятного ему события, соображать в реальной плоскости по поводу убийства Афанасьева, но из этого ничего не выходило.
— «Домой нужно ехать. Принять горячий душ, посмотреть какую-нибудь юмористическую чушь и спать, хорошо выспаться».
Не успел Калинин добавить ещё что-то в ряд успокоительных рассуждений, как зазвонил телефон.
— Слушаю — ответил Калинин.
— Это — я Борис. Слушай, ты, где взял эти окурки? Они же времён первой мировой войны. Я почти уверен в этом — возбужденно говорил Борис.
— Видимо, они лежали в одном сейфе с неизвестным наганом из Ярового — попытался пошутить Калинин.
— Не понял тебя Дмитрий Сергеевич — сказал Борис.
— Потом объясню. Скажи, лучше нашёл хоть что-нибудь?
— Чисто всё — совершенно чисто. Я не совсем понимаю, но эти папиросы в руки никто ни разу не брал и губами к ним не прикасался. Они абсолютно девственны — Борис говорил таким тоном, как будто Калинин должен ему сейчас объяснить, столь странные обстоятельства.
— Да — история — произнёс Калинин.
— Откуда ты их взял? — снова спросил своё Борис.
— Потом Борис, потом. Давай, я сильно устал. Домой поеду, прощай до завтра — не ответил на вопрос Калинин.
— Пока Дмитрий Сергеевич — откланялся Борис.
— Так же и стаканы — говорил сам себе Калинин, закрывая дверь своего кабинета.
Павел Владимирович примчался к Степану в тот же день, через несколько часов после того, как его отпустил с богом на все четыре стороны следователь Калинин.
— Степан, что он у тебя спрашивал? — сильно волнуясь, спросил он у Степана, как только переступил порог веранды последнего.
— Да ничего особенного. Можно сказать то же самое, что и в первый раз.
— Ты так спокоен, как будто тебя это всё совсем не касается — не мог успокоиться Павел.
— Меня видимо касается, всё это куда больше тебя, но сейчас ничего нельзя сделать. Что произошло, то уже произошло — ответил Степан, закуривая сигарету.