99 признаков женщин, с которыми знакомиться не следует

чтобы наше отношение к другим (прежде всего — иноверным) соответствовало учению Христа, мы должны считать всех здоровыми, а себя — 'больными'. Любить — не в убогом понимании любви современных христиан, но так, чтобы чувствовать себя со всеми единым развивающимся целым — можно лишь в том случае, если не оцениваешь всех с точки зрения наличия благодати, — их, так сказать, 'правильности'. Искусственная проблема благодати и не менее искусственная проблема спасения, взятые воедино, автоматически делят людей на 'своих' и 'чужих', 'правильных' и 'неправильных', 'избранных' и 'профанных'. Едва только данная конфессия начинает делить всех по этому животному признаку — 'своих' и 'чужих', как она сразу же становится замкнутой, изолированной от всех иных системой — со всеми вытекающими. Тем самым она противопоставляет себя другим, делает единство с ними невозможным. И если в христианстве расколом считается 'обособление от состава церковного общества верующих' (определение из 'Православной богословской энциклопедии'), то само христианство, поддерживая упомянутое деление, также является раскольником — но теперь по отношению ко всему человечеству; оно раскалывает это последнее, так как лишь христианство могло бы его объединить.

Но считать (даже, скорее, ощущать) себя хорошим, а остальных — плохими, есть не что иное, как классическое бабство. Типа, 'одна я хорошая'… Да, да, чёрт вас возьми — возможно, что насчёт спасения я могу оказаться и неправ. Тем не менее, в соединении с благодатью (то есть с пониманием благодати, её специфической у нас интерпретацией) это воистину гремучая смесь.

Понятие благодати было совершенно неправомерно соединено с понятием 'спасения'. Именно этот 'диполь' и стал наиболее разобщающим в христианстве. С ним единство христианского мира стало принципиально невозможным. Ибо теперь всегда может возникнуть подленькая мыслишка: а есть ли благодать у таких‑то и таких‑то? Да и спасутся ли они? А с кем быть, чтобы гарантированно спастись? Отсюда начинается перетряхивание чужого грязного белья: да вот эти с безбожной властью сотрудничали — у них благодати стопудово нет. А другие — вообще раскольники, у них такой дух — как пить дать не спасутся. А третьи… О том, что при этом было потеряно самое главное — любовь и единство — говорить не приходится.

'Бог совсем, совсем не то, что о Нём думают'. Перефразируя это высказывание Николая Бердяева, можно заявить, что и благодать — совсем не то, что думают о ней. Благодать полностью автономна и посылается… кому надо, тому она и посылается. Не нам об этом судить. Ибо, в — пятых, начиная рассуждать об этом, мы впадаем не только в осуждение, но и в самовозвеличивание: вот, мол, у нас‑то всё в ажуре, а они, заблудшие, гибнут… Типа, мы тысячелетиями стойко храним эту 'правильную веру' — так пусть они сами к нам примкнут. И докажите мне, таковое отношение — не самовозвеличивание, но объективный анализ.

Единство христианского человечества 'рассматривалось' Христом как необходимейшая предпосылка для продолжения дела Творца. Скажу точнее: как необходимое условие для понимания того, в чём же состоит это _м_у_ж_с_к_о_е__д_е_л_о_. Оно было залогом дальнейшего развития человечества как своего рода 'соборного Адама', который должен был, будучи единым, понять Творца, и продолжить Его дело.

Но о необходимости сохранения единства тут же все позабыли. Ещё ученики Христа предавались жарким выяснениям, кто из них 'круче': 'И когда (Иисус) был в доме, спросил их: о чём дорогою вы рассуждали между собою? Они же молчали; потому, что дорогою рассуждали между собою, кто больше' (Мк. 9, 33). И ещё: 'Пришла же им мысль: кто бы из них был больше?' (Лк. 9, 46). В один прекрасный день пара учеников втихомолку начала проситься сесть на самых почётных местах — справа и слева от Христа (Мк. 10, 41). Остальные ученики, услышав это, 'начали негодовать', отчего Иисусу пришлось урезонивать их: 'Кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом' (Мк. 10, 44). Натурально, сама фраза эта доказывает, что никакой 'изначальной братской любви' между апостолами не было. А ведь это были ближайшие ученики Христа, 24 часа в сутки находившиеся рядом с Ним, трапезничающие за одним столом, спящие под одной крышей, и купавшиеся, так сказать, в волнах Его благодати — что нам, грешным, и не снилось. Так почему же благодатное присутствие Сына Божия не избавило Его учеников и последователей от мелочных амбиций, от всевозможных заблуждений, и даже — от полного недопонимания как отдельных слов, так и даже целых притч Христа? Почему благодать в самой непосредственной её форме не 'преодолела чин их естества'? Стоит ли после этого преувеличивать воздействие храмовой благодати как своего рода 'динамического фактора'? Что тогда можно сказать о прочей новоначальной христианской черни? Той убогой толпе, наполняющей храмы и предопределяющей менталитет всей Церкви (так как менталитет любого сообщества определяют по большей части женщины)…