99 признаков женщин, с которыми знакомиться не следует

Это бабскому человечеству было удобно забыть о всяких крестных подвигах, и оставить причастие как успокаивающий душу регулярный обряд. Возможно, кстати, причащаться нужно было вообще один раз в жизни — ведь Христос устроил только одну Тайную Вечерю, а не „служил“ её каждую субботу, хотя вроде бы, все возможности для этого имелись. А может, разумел Он и какой-то другой ещё смысл, неведомый автору, пишущему, вообще-то, о бабстве…

Но во всяком случае, вряд ли „рисовал“ Он ту картину, когда в храм приходят как в лавку, выменивая причастие на формальное перечисление грехов под епитрахилью, а потом, умиротворённые, самодовольные и самоуспокоенные, топают домой, чтобы жить себе-поживать, да добра наживать. Да ещё и физиономию делают при этом смиренную и одухотворённую. Ещё и посмеются над теми, кто не причащается, и не делает такой физиономии! А теперь вопрос на засыпку: кто у нас более всего любит самоуспокоение? Кто готов на всё, чтобы ощущать себя хорошим? Вы догадались правильно. И без меня. Ну вы даёте!

Вообще-то текст наш о бабах и бабстве, и я хотел лишь бегло показать ту глубину, на которую простирается проблема. Так вот, давайте вернёмся обратно к Еве — с ней ещё не кончено. Натурально, всякий клон (для простоты назовём его „младшим“) смутно чувствует собственную вторичность, то есть как бы ущербность, а следовательно постоянно должен пытаться доказать всем (и в первую очередь самому себе), что он вполне полноценный субъект. Однако любому „младшему“, чтобы ощутить себя наравне со „старшим“, нужно доказать, что первый не просто равен второму, но даже его и превосходит. По мнению Гоголя, провинциальные русские дворянки всем своим обликом хотели показать, что это даже не Париж, но выше Парижа. Иными словами, чтобы чувствовать себя нормальным, нашему „экземпляру“ непременно нужно превзойти „оригинал“, не иначе. Достигаются подобные цели, как правило, самыми простыми, внешними средствами — других чаще всего и нет.

С этим ничего не поделаешь — таков уж функциональный „расклад“ в нашем мире. Старшинство, первородство, даётся всегда даром, собственно, оно и есть дар (чаще всего — Божий). А вот с „младшестью“ всё не так просто. Ей следует либо сознавать свою „вторичность“, принять её, и, покорившись судьбе, найти свою уникальную „нишу“, своё место в мире, став незаменимым помощником и функциональным дополнением для „старшего“. В этом случае на место „старшего“ младший не претендует, и постепенно они становятся одно целое.

'Младший» может, кроме того, попробовать занять законное место «старшего», вытеснить его, и возможно, даже уничтожить. А можно и полностью сосредоточиться на доказательстве того, что «младший» — не только не хуже старшего, но и даже его и превосходит. В идеале следует даже подчинить «старшего» себе, превратив его, таким образом, в «младшего». Последнее — как раз и есть «универсальная схематика грехопадения» в нашем мире.

Кроме того, если «младшему» не удаётся достичь результата в целом, то можно пытаться «взять реванш» и по мелочам… А можно — и физическим подчинением, навязыванием своей системы ценностей, регулярным унижением «оригинала», и так далее, и тому подобное. В главе «Философия бабства» будет более подробно показано, что, например, само стремление найти «необыкновенного» мужчину, как ни странно, также свидетельствует о некоей «онтологической ущербности» женщины (обратите внимание: не влюбиться, и потому считать необыкновенным свой «предмет», но искать именно «необыкновенность», чтобы потом типа влюбиться). Постоянно ощущая некую внутреннюю «слабинку», наши дамы пытаются компенсировать её завышенными ожиданиями, завышенными претензиями, завышенными требованиями…

Но вернёмся на мгновение к тому самому библейскому ребру. Оно ведь является частью тела, не правда ли? Библия же не говорит о целом организме, она не говорит о «голове Адама», но именно о ребре. Ну что стоило Богу взять исходный материал и «вылепить» Еву, так сказать, целиком? Так вот: упрямый факт «изготовления» нашей «клонихи» из части «оригинала» ведёт к тому, что это предопределяет самые онтологические её свойства. Это накладывает специфический отпечаток на самое её мировосприятие. Мышление Евы становится теперь как бы частичным, фрагментированным: оно не умеет охватывать проблему в целом, любит фиксироваться на всевозможных несущественных мелочах, делает из мухи слона, заморачивается по пустякам… Это неизбежная особенность существа, «изготовленного» из части целого, существа вторичного и потому слабого. Догадались уже, к чему я клоню?