8cf5dd0af9114105c680adb811826a57

Тео находил весь этот процесс крайне омерзительным. В детстве он часто задумывался о том, как выглядит мама спустя столько лет, проведённые под землёй. Он понимал, что от былой красоты, запечатлённой теперь лишь на фотографиях, ничего не осталось. И это его бесило.

Отцу же было плевать. Он избавлялся от тел без особой фантазии. На этой стадии всем его ритуалам приходил конец: Теодор-старший получал удовольствие от игр с жертвами, и трупы его больше не интересовали. А Ти Джею, напротив, больше нравилось иметь дело с мёртвыми девушками, ведь живыми эти глупые твари его просто раздражали. Поэтому, в отличие от отца, он никогда не насиловал своих жертв — ему было противно прикасаться к ним в этом смысле. Но сжимать их горло, внимательно наблюдая за тем, как жизнь покидает тело, и при этом ощущать собственную власть над ними Тео обожал. Из всех перепробованных им способов убийства именно удушение помогло Ти Джею утолить его Жажду сполна. Именно оно показалось ему самым интимным, самым волнующим. Именно оно позволяло полностью насладиться процессом.

Обретя свой собственный путь, Ти Джей вдруг осознал, насколько жалким был его отец. И не только потому, что, оказавшись пойманным за решётку, он поспешил свести счёты с жизнью. Теодор Блэйн был низшим существом, которое испытывало сексуальное наслаждение, причиняя боль, а затем распоряжаясь Жизнью и Смертью своих жертв. Тео почти не помнил свою мать, но теперь уже сомневался, что их с отцом могли связывать хоть сколько-нибудь традиционные для семейной пары «узы»: нормальные сексуальные отношения с женщинами не могли удовлетворить такого зверя, как Теодор Блэйн. Он испытывал возбуждение лишь слыша их крики, видя их мучения и, наконец, Смерть.

А Ти Джей таких проблем не имел. Он чётко разграничивал свои постельные подвиги и убийства. Он упивался властью, но не возбуждался, глядя на страдания своих жертв, и ни в коем случае не издевался над трупами — к ним он испытывал куда больше уважения, чем к живым. Они были его личными трофеями. И Тео очень расстраивался, когда по истечении какого-то времени отдельные элементы его коллекции приходили в негодность. Он понял, что не хочет отпускать их, а потому желал найти возможность превратить их в сокровища, которые можно хранить вечно.

И, кажется, он нашёл очередной способ это сделать. Конечно, если то, что он прочёл о торфяниках во время подготовки к экзамену, окажется правдой.

Когда дело было сделано и труп вместе с привязанным к нему мешком с камнями ушёл на дно болота, Ти Джей почувствовал, что учащённое сердцебиение наконец унимается, а на плечи опускается тяжкое бремя усталости. Разрядка, которой он так долго ждал.

Тео был настолько опустошён, что готов был заснуть прямо на влажной траве у торфяника. Еле волоча ноги, он плёлся обратно к брошенной почти у самой трассы машине. Лайтман, наивно полагавший, что малыш Викки развлекается в Бостоне, не хватится его до обеда завтрашнего дня как минимум. Поэтому Ти Джей мог позволить себе немного вздремнуть прямо в автомобиле, прежде чем ехать домой.

Но у самого Мерседеса его ждал сюрприз. Крайне неприятный сюрприз.

— Какого чёрта ты здесь делаешь? — выплюнул Тео, глядя на наглую усмешку, игравшую на лице Кэссиди. Тот сидел на капоте своей машины, криво припаркованной рядом с колымагой Лайтмана, скрестив руки на груди, и всем своим видом демонстрируя собственное превосходство.

— Тот же вопрос я могу задать тебе, Вэйл. Какого чёрта ты здесь делаешь, м?

Он знал. Тео понимал, что Кэссиди всё знал. Наверняка он проследил за ними до болота, а слишком взбудораженный после долгого воздержания Ти Джей этого не заметил. И затем, пока он возился с телом, вернулся сюда, к машине. Интересно, зачем?

— И чего же ты хочешь? — Тео сделал несколько шагов по направлению к Кэссиди, прикидывая, как лучше его вырубить. Убийство сынка Голда поднимет шумиху помощнее волны исчезновений домашних питомцев, но иного выхода Ти Джей не видел. В живых эту паскуду оставлять было нельзя.

— Я хочу в дело.

Тео запнулся, неверяще округлив глаза.

Что, простите?

Ти Джей почти ничего не знал о Кэссиди: лишь то, что он столь же бесчувствен и жесток, сколь он сам, — и то это были одни догадки. Однако сейчас, стоя с ним практически лицом к лицу, Тео вдруг разглядел в глазах собеседника проблески той самой Жажды. Нил Кэссиди не просто безжалостный хищник — акула, которая набрасывается на беззащитную жертву просто потому, что та слабее, и рвёт её на части, ведь она любит это делать и создана такой. Он — такое же, как и сам Тео, чудовище из черно-белого мира.

— Я хочу в дело, — уже тише, но всё с тем же нажимом повторил Кэссиди и растянул губы в красноречивой улыбке. — Соглашайся, Вэйл. Не тормози. Будет весело, вот увидишь.

Шестнадцать лет назад