80 лет одиночества

Разумеется, написать систематическую историю художественной репрезентации мужского тела я не мог и не собирался, у меня была другая задача. Если бы меня спросили, как следует читать эту книгу, я бы посоветовал начать с первой главы «Нагота как культурологическая проблема», где популярно, но, как мне кажется, грамотно изложены философские и культурологические предпосылки исследования (сущность телесного канона, происхождение стыда и диалектика нагого и голого, философия взгляда, особенности конституирования образов мужского и женского тела и т. д.), затем внимательно прочитать последнюю главу «Мужское тело и современная массовая культура», ради которой и было задумано это исследование, и лишь после этого читать исторические главы, посвященные конкретным эпохам. Не будучи искусствоведом, я хотел, опираясь на специальную литературу (липовых сносок, чтобы образованность показать, у меня не бывает), выделить самые общие, социально и культурно значимые черты каждой эпохи, будь то идеальная мужская красота античности, средневековый конфликт духовности и телесности, ренессансная реабилитация плоти, эстетика мужественности классицизма и хрупкая мужская субъективность, открытая романтиками, переход от нагого к голому в реалистическом искусстве XIX в., мускулистая маскулинность атлета и милитаризованное «фашистское тело» и т. д. Особенно интересен для меня был женский взгляд на мужское тело, а также образы мужской наготы в русском искусстве (в последнем вопросе у меня не было предшественников, я довольствовался фиксацией фактов, с минимумом обобщений).

Книга вызвала много откликов. Некоторые критики, не утруждая себя чтением, увидели в ней просто шикарный альбом красивых картинок. Галина Юзефович, по мнению которой вся моя прошлая научная деятельность сводилась к подведению «простенькой, но эффектной теоретической базы» под сексологические сочинения В. Шахиджаняна, не нашла в книге ничего, кроме «многочисленных курьезных ошибок» (ни единого примера она не привела), хотя высоко оценила качество неизвестно откуда взявшихся иллюстраций (хорошо хоть, что не сочла их порнографическими)[69]. Напротив, специалисты в области гендерных исследований признали книгу «важным академическим событием»[70]. Искусствоведов из Государственной библиотеки иностранной литературы она подвигла на организацию семинара и выставки, а философ и историк искусства М. С. Каган, который никогда не писал рецензий на непрочитанные книги, выразил «пожелание, чтобы книга эта обрела возможно более широкого читателя-зрителя – она может восполнить существенный пробел в его общем и художественном образовании»[71]. К сожалению, для выполнения просветительской функции книга слишком дорого стоит – 450 цветных иллюстраций и соответствующая полиграфия дешевыми быть не могут.

Иконография мужского тела для меня – всего лишь интерлюдия. На самом деле я хочу понять, что происходит с мужчинами в современном мире. Для этого нужно:

а) рассмотреть глобальные тенденции изменения нормативного канона маскулинности и гендерного порядка, в котором господствующая роль принадлежит мужчинам;

б) выяснить, как изменяются в связи с этим важнейшие свойственные (или приписываемые) мужчинам психологические черты, и

в) проследить, как эти процессы проявляются в современной России.

Сделать это я хотел не как теоретик, формулирующий ряд умозрительных и логически последовательных идей, а путем обобщения массы более или менее достоверно установленных, но разрозненных социологических, антропологических, исторических и психологических фактов. Такой подход сегодня крайне непопулярен, все предпочитают обсуждать не разнородные факты, а методологические принципы. Как философ, я вполне разделяю этот пафос, обсуждать идеи интереснее, чем факты, но в данном случае мне важен эмпирический материал, который я собирал не абы как, а на базе нескольких общих принципов.

Первый принцип – максимальная опора на данные специальных наук. Как специалист в области истории и методологии общественных и гуманитарных наук, я хорошо знаю слабые стороны научного и тем более – гуманитарного дискурса, но, при всех ограничениях, научные факты все-таки более солидны, чем неотрефлексированные и категоричные суждения обыденного сознания, даже если они облечены в философскую форму.