И вообще я продержалась первую ночь. Дитмар говорил о неделе, я не могу стопроцентно верить ему, он же может и передумать через неделю или сказать, что не наигрался. Но мне нужен какой-то маяк. Как точка отсчета.
Я поднимаюсь на ноги, когда слышу, как щелкает замок двери. В комнату заглядывает охранник, который как раз поверил в мой спектакль с кровотечением. Он злобно смотрит в мою сторону, я же замечаю свежую ссадину на его скуле.
— Иди за мной, — приказывает он и четким движением показывает на дверь.
— Куда это?
— Куда я скажу, — он хищно скалится.
Делает шаг внутрь комнаты, из-за чего я непроизвольно отступаю. Он очень большой, со свирепыми чертами лица и бритый наголо. Не знаю, какого черта я решила надурить именно его, надо было выбрать другого, потому что сейчас я отчетливо вижу, что подставила под кулак Дитмара не то лицо.
— Утром мне было нельзя и пальцем тебя трогать, — усмехается он, надвигаясь. — Но приказ поменялся.
— Не подходи ко мне, — я нащупываю ручку двери ванной комнаты и пытаюсь найти правильный момент, чтобы захлопнуть ее. — Хватит…
— Ты сама делаешь хуже, Карина. Даю тебе последний шанс послушаться по-хорошему. Шутки закончились.
Я все-таки делаю рывок. Бесполезный и корявый. Мужчина догоняет за мгновение, он сгребает меня в охапку и дергает на себя. Я падаю на стенку, в которую он практически впечатывает меня, накрывая сверху своим телом. Мне душно и тяжело от его мускулистого горячего тела, и он специально нажимает сильнее. Я вздрагиваю и отворачиваю лицо, чтобы не чувствовать чужое дыхание.
Он специально.
Он пришел поквитаться.
Но он только напугает, он ничего не сделает…
Дитмар не мог позволить.
Я думаю об этом лихорадочными вспышками, чтобы отрешиться от происходящего и ничего не чувствовать.
— Теперь мне разрешено быть грубым с тобой, — бросает охранник. — Нам всем разрешено.
Следом щелкает застежка ремня. Я коротко вскрикиваю, царапая стенку ногтями, но он грубо перехватывает мои запястья и заводит руки за спину. Я бьюсь, как безумная, но он намного сильнее. Я успеваю подумать о самом ужасном, как понимаю, что он расстегнул застежку не для того, чтобы потом дернуть ширинку, а чтобы схватить мои запястья жестким ремнем.
Он связывает меня, профессионально опутывая мои руки, а потом рывком поднимает. Закидывает меня на свое плечо, как добычу, и направляется к двери.
— Мне больно, — зло шепчу, пытаясь отбросить волосы от лица.
Я вижу лишь его спину, в которую утыкаюсь лицом при каждом его шаге, и еще пол. Он несет меня, обхватив ладонями за бедра и не давая сдвинуться на миллиметр.
— Где Дитмар? — предпринимаю другую попытку. — Позови его. Я хочу поговорить с ним.
Охранник молчит всю дорогу. Мы минуем коридор и сворачиваем к лестнице, спускаясь на первый этаж. Я улавливаю, как меняется звук шагов, и выгибаюсь, замечая, что вместо ламината под ногами появилась большая кафельная плитка. Мои руки затекли, он передавил их так, будто я умею снимать самые надежные наручники.
— Мой отец убьет тебя, — выплевываю со злостью и слезами, когда боль обжигает с новой силой. — Застрелит собственными руками!
Он рывком снимает меня с плеча и бросает на стул, я тут же отклоняюсь от спинки, чтобы не задеть запястья.
— Ты труп, — упрямо шепчу, хотя боюсь даже поднимать глаза на охранника.
— Хорошим манерам тебя учить и учить, конечно, — усмехается мужчина.
Он не думает развязывать меня. Стоит надо мной и тяжело дышишь.
— Тебе больно, потому что ты вырываешься. Это специальный узел, он затягивается сильнее с каждым рывком.
— Да пошел ты!
— Вот опять, — он кивает. — Скажешь, когда надоест.
— Мне надоел твой голос! Я хочу говорить с Дитмаром, а не с тобой, урод!
— Босс уехал.
Я закусываю губы до искр из глаз, чтобы не расплакаться. Только не перед этим уродом! Я шумно дышу и все-таки заставляю себя остановиться — не дергаться и не вырываться. Проходит секунда-другая и мне действительно становится чуть легче. Жгут ослабевает и пальцы перестает колоть иголками.
— Надо же, не прошло и часа, — роняет охранник.
У меня же выходит даже разогнуться. Я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что он притащил меня на кухню.
— Почему мы здесь? — спрашиваю, отдышавшись.
— Босс сказал записать одно видео для твоего отца.
Глава 10
— И что записывать будем? Как я жалобно плачу и прошу отца отдать всё, что у него есть? — ехидно интересуюсь у громилы.
— Ну и язык, — причитает он и, не отвечая мне, устанавливает камеру посреди комнаты, прямо напротив места, куда меня посадил.
Я же стараюсь не шевелиться лишний раз, чтобы снова не затягивать узел. Решаю, что ничего говорить не буду. Папе и так достаточно того, что произошло, так еще и посылать жалобные видео?
Закончив с расстановкой аппаратуры, он устраивается напротив и включает камеру, нажимая ее на паузу.
— Так что говорить, — снова переспрашиваю. — Плакать и умолять отписать вашему Дитмару половину имущества?
Охранник хмыкает.
— Или половину мало? Всё?