7 дней в июне

Барон отдал приказ остановить атаку и вернуться на исходные позиции, а сам сел в машину и направился в хвост колонны – организовать переброску артиллерии через походные порядки дивизии, превратившиеся в одну огромную пробку длиной в несколько километров. И именно в этот момент он услышал крики «Алярм!» Со стороны Жабинки, вдоль Мухавца накатывался странный пульсирующий гул, а еще через секунду из-за тянущегося вдоль берега лесочка вынырнули узкие хищные силуэты незнакомых летательных аппаратов, покрытых темно-зелеными пятнами камуфляжа и похожих на доисторических летающих ящеров. Ведущий «ящер» сделал горку, под его короткими крылышками вспухло дымное облако, и к забитому войсками шоссе потянули трассы реактивных снарядов. Автобан мгновенно превратился в огненный ад. Фон Лангерман рыбкой, как в дни своей лейтенантской молодости под Седаном, выпрыгнул из машины и бросился вниз, в придорожный кювет, почувствовав удар и резкую боль в колене. Злобно залаяли установленные на полугусеничниках двухсантиметровые зенитки, но пилоты «ящеров» с красными звездами тоже были не лыком шиты: они разделились на несколько групп, каждая из которых занялась собственным делом. Одни целенаправленно принялись засыпать градом реактивных снарядов зенитчиков, другие, заходя с разных направлений, атаковали хвост и середину колонны, третьи начали прицельно выбивать танки, пользуясь оружием того же типа, что и наземный заслон. Наконец все «ящеры» (барон начал их считать, насчитал два десятка и сбился) по очереди прошлись над дорогой, поливая ее снарядами из автоматических пушек. Фон Лангерман, вжимаясь в размокшую землю, отчетливо слышал свист лопастей огромных пропеллеров, которые и держали аппараты в воздухе, перекрывающий и гул моторов, и рокот пушек. Наконец геликоптеры или автожиры улетели, причем зенитчики могли похвастаться лишь одним, и то, похоже, не полным, успехом – один из аппаратов ушел в сторону Кобрина со снижением, оставляя шлейф дыма.

На то, чтобы расчистить шоссе от подбитых машин и сосредоточить силы для новой атаки потребовалось часа полтора. Все это время барон пробовал связаться со штабом второй авиагруппы Лерцера или с эскадрой генерала Фибига, и потребовать, наконец, действенной поддержки, воздушного прикрытия или хотя бы эффективной авиаразведки. В том, что все результаты предвоенных трудов авиагрупп дальней разведки можно смело спускать в нужник, он уже убедился. Связь была отвратительной, и сквозь хрип и завывания радиопомех удалось лишь понять, что 2 воздушный флот понес огромные потери сначала в воздухе, а затем и на земле, так что расчитывать на серьезную поддержку не приходится. Тем не менее, вскоре над ними протарахтел Hs.126 – можно было надеяться, что артиллерийский огонь будет более точным. Но жила эта надежда совсем недолго: откуда-то из-за леса навстречу разведчику протянулась дымная черта, и через секунду он превратился в бесформенный комок падающих вниз пылающих обломков. Тем не менее, позиции противника нужно было атаковать: генерал все еще надеялся до конца дня навести переправу и взять-таки этот чертов Кобрин, в котором, наверное, есть что-то очень ценное, раз его так обороняют…

На этот раз дивизия била в полную силу: под прикрытием огня предусмотрительно держащихся в отдалении «штурмгешютце», буквально мешающих с землей позиции противника, пехотинцы 4-й моторизованной бригады, разъяренные потерями, которые они понесли во время воздушного налета, яростно бросились к русским окопам – и откатились, наткнувшись на автоматический огонь. А ведь казалось, что там просто не могло остаться ни одного живого человека – но русские продолжали стрелять. Один за одним замолкали пулеметы, замолчал, видимо разбитый, их невиданно скорострельный миномет… Последние серьезные потери пехота понесла буквально перед окончанием боя, когда как минимум две роты скопились в заросшей густой травой ложбинке, и свистки командиров подняли их для последнего броска, который точно должен был стать для русских смертельным. Но стоило гренадерам подняться, как в траве раздались взрывы, и по цепям пехоты будто пронеслась коса смерти. Выглядело это так, как если бы русские сумели спрятать в траве множество заряженных картечью орудий, а потом произвести из них дружный залп.

Так или иначе, все было кончено. Барон прошелся вдоль линии разбитых траншей, осмотрел изломанные остатки каких-то небольших металлических ящиков на низких треногах (по-видимому, это и было то самое чудовищное оружие, нанесшее такой урон его танкам), два разбитых крупнокалиберных пулемета – один огромный, калибром сантиметра полтора, на станке с двумя колесами и раздвигающимися, как у пушки, станинами, а другой – на сошках, похожий на обычный ручной пулемет, уже знакомые ему автоматические карабины с изогнутыми магазинами, несколько небольших коробочек, судя по ручкам управления – раций… Рации? Такие маленькие? У них что, рация положена каждому солдату?

– Сколько их тут всего было?