66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

Элизабет любила спать голой (не обнаженной, а голой — применительно к себе и к любому другому живому существу она этого слова не признавала — голая натурщица становилась «обнаженной натурой» только на полотне, а с полотнами она и имела дело уже десять лет, в колледже и галерее; да и вообще — к чему ложные красивости?). Она спала без ночной рубашки, хотя второй год просыпалась одна, — редкие случайные гости, приходившие и уходившие быстро и бесследно, не в счет. После развода с Брюсом она предпочитала не связывать себя ничем. По большому счету в ее кругу было не из кого выбирать, а покидать этот круг она всегда боялась, ибо с детства чувствовала себя с людьми не слишком свободно. В отличие от Молли, которая могла трепаться и пересмеиваться с кем угодно, ничему не придавая значения. Элизабет не любила утро, а это не нравилось ей совсем. Серый свет тек в окно, просачивался сквозь белые занавески. Она спустила ноги с кровати и босиком прошла в ванную. Пустила душ. Горячий душ возвращал ей если не бодрость, то спокойствие. Вода разгоняла остатки сонной слабости. Элизабет всегда мечтала заставить себя резко чередовать теплую воду с холодной — подруги вовсю расхваливали эффект, — но у нее никогда не хватало духу пустить ледяную струю. Что вы хотите, оправдывалась она перед собой, нежная плоть, сливочная кожа блондинки. Меньше всего на свете люблю менять привычки.

Вытираясь, она глядела в зеркало — не оттого, что любила рассматривать себя, но скорее машинально, привыкнув быть в форме. Тонкие руки, острые локти девочки-подростка. Она подняла руки, вытирая голову (узкие запястья, ногти, как всегда, без маникюра, никакой вульгарности). В детстве она боялась, что из–за худобы у нее никогда не разовьется грудь. Напрасные опасения. Брюс говорил, что более совершенной груди — упругой, округлой, с удлиненным соском — он не видел никогда; впрочем, много ли видел Брюс? Элизабет не удивилась бы, узнай, что она была у него второй или в крайнем случае третьей, — тем лучше, значит, он не лгал.

Прикосновение полотенца к животу и бедрам будоражило ее, возбуждало, но лишь слегка, — что ни говори, а зациклена на сексе, в отличие от Молли, она никогда не была. Ей есть чем заполнить свою жизнь. К чему превращаться в самку? Ей никогда не приходилось забываться, терять самообладание, вытворять безумства в постели, да и Брюс был сдержан, весь свой мужской пыл вкладывая в выяснение отношений. О, для этого рождены все неудачники. Поиск виновного увенчивается долгожданным успехом, после этого он принимался каяться и просить прощения, утыкаясь ей в колени. Ах да, колени. Своими ногами она вправе была гордиться и никогда не носила макси. Тонкая лодыжка, узкая ступня с длинными пальцами. Светлые волоски на голени почти незаметны. Некоторые бреют или выщипывают. Отвратительная манерность. Лучше вообще оставаться такой, какая ты есть, — Элизабет не любила ни кричащего грима, ни духов с душным, резким запахом. Максимум естественности. Когда Брюс ее встретил, она больше всего любила джинсы и свитера, словно знак своей принадлежности к давно ушедшей эпохе. Сейчас ей нравились скромные платья холодных тонов, длинные свободные плащи, шали. Какая прелесть — кутаться в плащ, халат, шаль, какая прелесть — вообще кутаться! Не тем манерным, кошачьим движением, каким, например Дженнифер набрасывает на плечи платок. Нет, какая радость просто погружаться в тепло, отгораживаться, замыкаться, уходить, как улитка в раковину!

Элизабет знала, что нравится многим, — но именно нравится, и только. Вызвать обожание она едва ли могла, да и не хотела. Скромная девочка из хорошей семьи. Естественно, школьные вечеринки, студенческие компании и все такое. Но чтобы кто–то из–за нее прыгнул с моста или перерезал себе вены — нет, никогда... страшно вспомнить! Ей хватило Стива, молодого художника, о котором она писала в прошлом году; после экспозиции в их галерее он совершил то, что называл «веселым безумством»: подхватил ее на руки и умудрился съехать по перилам, не уронив и не упав сам. Впрочем, и живопись у него была в том же духе.

Она нравилась умным мужчинам и любила умных мужчин, но от их вечных разговоров ни о чем, от бесплодных поисков и смешных метаний ее тошнило. А выяснять отношения Брюс ее отучил навеки, спасибо ему. Постепенно она привыкла к отсутствию постоянного собеседника. Люди всегда утомляли ее — чужие люди, как она называла их про себя, хотя своих вокруг нее всегда было немного. Одна. В одиночестве есть свои преимущества. Она слышала, что о ней говорят как о замкнутой и недоступной — в какой–то степени ее это радовало, хотя легенда эта льстит недолго. На самом деле она дорого дала бы за то, чтобы кто–нибудь сегодня разбудил ее осторожным поцелуем, хотя бы вот сюда... идиотка несчастная, засмеялась она... а потом принес кофе, хотя лучше, чем она, его все равно никто не сварит!