6. Ружья стрелка Шарпа / 7. Война стрелка Шарпа (сборник)

– Как говорится, все хорошие законники червей кормят, а этот меня просто по рукам вяжет, не дает пристрелить тех двух мерзавцев. Говорит, мол, они просто пьяные. Так оно и есть, пьяные. Нализались.

– Пленные нам ни к чему. – Шарп вытер пот со лба и снова надел кивер. Кивер разваливался на части, но с этим он ничего поделать не мог. – Найди Танга и пусть выяснит, что они тут натворили. Если просто выпили приходское вино, то выгоните отсюда, снимите с них все ценное и отправьте туда, откуда они пришли. Но если снасильничали…

– Я знаю, что делать, – хмуро ответил Харпер.

– Ну так делай.

Кивнув сержанту, Шарп прошел мимо церкви к месту впадения речушки в Дору. Местность была открытая, спрятаться негде, и, если бы пришлось отступать из деревни, этой дорогой он бы воспользоваться не решился. Нет, надо поторопиться, и, может быть, им еще удастся переправиться. Пожалуй, надо поискать где-нибудь весла. Или веревку. Снять веревки с колокольни, протянуть через реку и перетягивать лодку как паром. Так ведь наверняка получится быстрее, чем грести.

Шарп еще раздумывал, хватит ли церковных веревок, чтобы соединить два берега, когда из дома вышел Харрис и сообщил, что пленного лейтенанта зовут Оливье, что он из 18-го драгунского полка и, по его утверждениям, никого не насиловал – хотя и попался со спущенными штанами.

– Говорит, французские офицеры так себя не ведут, хотя лейтенант Виченте вроде бы верит девчонке.

– Так что, было или не было? – нетерпеливо спросил Шарп.

– Конечно было, сэр. Сам признался после того, как я врезал ему пару раз. – Харпер улыбнулся. – Но все равно твердит, что это она его хотела. Говорит, ее сержант обидел, а он только утешал.

– Утешал? Вот, значит, как? – рассвирепел Шарп. – То есть он оказался вторым?

– Точнее, пятым, сэр. По крайней мере, девчонка так говорит.

– Чтоб его! – выругался лейтенант. – Повесить урода, да и дело с концом.

Он решительно направился к дому, где с десяток местных жителей с криками наступали на француза, взиравшего на них с пренебрежением, достойным восхищения на поле боя. Защищал француза лейтенант Виченте, который, увидев Шарпа, воззвал к нему за помощью:

– Его нужно доставить в безопасное место и, как полагается, предать суду.

– Я только что рассмотрел дело, – сказал Шарп, – и признал этого Оливье виновным. Вот дам ему по роже и повешу.

Виченте заметно занервничал, однако уступать не собирался:

– Мы не можем так поступать. Нельзя опускаться до уровня варваров.

– Я ее не насиловал, так что меня не вините.

– Мы сражаемся за то, чтобы мир стал лучше, – упрямился португальский офицер.

Несколько секунд Шарп лишь удивленно взирал на Виченте. Неужели он серьезно? Неужели кто-то еще может верить в такую чушь?

– А что случится, если мы оставим его здесь, а?

– Его нельзя оставлять! – запротестовал Виченте, прекрасно понимая, что селяне обойдутся с пленным французом еще хуже, чем Шарп.

– А мне пленные не нужны!

– Мы не можем просто взять и убить его! – Молодой португалец даже покраснел от возмущения и тем не менее не сдавался. – И оставить здесь тоже не можем – это все равно что убить.

– А, делайте что хотите! – Шарп раздраженно махнул рукой.

Лейтенант Оливье по-английски не говорил, но, похоже, понимал, о чем спор, и наблюдал за словесной перепалкой между союзниками, переводя взгляд с португальца на англичанина со вниманием и настороженностью сидящего на ветке ястреба.

– И кто, черт возьми, будет судьей? А присяжными кого назначите?

Ответить Виченте не успел, потому что с западного конца деревни долетел звук выстрела, сразу за ним второй, а потом мушкеты и винтовки затрещали наперебой.

Французы вернулись.

Подполковнику Джеймсу Кристоферу нравилась гусарская форма. И она идеально ему шла, в чем он снова и снова убеждался, стоя перед большим зеркалом в спальне, поворачиваясь туда-сюда и не находя в отражении ни малейшего изъяна. Чудесно! Восхитительно! Прекрасно! Что бы там ни говорили, а вместе с формой приходит ощущение власти. Должно быть, дело в высоких, с кисточками сапогах и высоком, жестком воротнике, заставляющем держаться прямо, расправив плечи и слегка подняв подбородок. К тому же мундир был пошит так, что подполковнику волей-неволей пришлось втянуть живот, чтобы скосить глаза вниз, застегивая крючки. Форма служила панцирем власти, тогда как элегантности добавляли свисавший с левого плеча ментик с меховой опушкой и сабля на серебряной цепи, которая весело позвякивала, когда подполковник спускался по ступенькам к террасе, где намеревался ждать гостя. Глядя на далекие дымки, поднимавшиеся над захваченным городом, он по привычке энергично жевал зубочистку. С десяток беженцев остановились у ворот в надежде получить немного съестного. Поговорив с ними, Луиш рассказал подполковнику, что на переправе погибли десятки, если не сотни горожан. Беженцы утверждали, что понтонный мост рухнул под огнем французов. Сообщая об этом, Луиш, чью ненависть к французам еще больше распалили эти ложные слухи, смотрел на хозяина так, что тот в конце концов потерял терпение.

– Это же только форма, а не символ измены!