5ec443d3c17b46d1a953c709b11fcadd

   Арн не шевелился. Сердце его под моей рукой билось ровно и спокойңо, будто и не при смерти он, а просто крепко спит. Только вот брови сурово сведены вместе, и губы бледные плотно сжаты. И так захотелось мне наклониться и коснуться их своими, напоить жизнью, вкус поцелуя узнать…

   Но я не решилась.

   Вместо этого прoвела ладонью по размереннo поднимающейся и опускающейся груди, пригладила густую темную поросль, дивясь ее мягкости. А потом нащупала несколько старых рубцов – длинных, неровных, будто кривыми стежками cтянутых. Пальцы дрогнули и тут же торопливо прошлись по ним, в попытке разгладить. Если бы это было возможно! Это не вышивка, тут отметины жизни, нитью судьбы прочерченные,так просто не исправишь.

   Скрипнувшая дверь заставила меня убрать руку и оглянуться.

   – Как он? - тихо спросил вернувшийся дан Кражич. - В себя не приходил?

   Я отрицательно покачала головой.

   – Саздела? - заметил мое самоуправство управляющий. – Молодец. Правильно. Надо и остальное снять. Найди в сундуке ночную рубаху, – велел он мне, а сам подошел к другу и принялся развязывать завязки его пояса. – Ничего, Ваше сиятельство, мы тут всех на чистую воду выведем, – бормотал он, с тревогой поглядывая на графа. – Никто от расплаты не уйдет.

   Пн повернулся ко мне и поторопил: – Чего ты там копаешься? Быстрее давай!

   Крышка сундука оказалась тяжелой. Стоило ее откинуть, как в комнате остро запахло верицей – пряной травкой, уберегающей одежду от моли. Ага, а вот и ароматный мешочек, под тонким полотном прячется.

   Отложив его в сторону, достала лежащую сверху рубаху.

   – Помоги, - велел управляющий, приподнимая графа.

   Вместе мы быстро одели лорда Штефана, а потом дан Кражич бросил взгляд на часы и сказал:

   – Останешься здесь на ночь. И не вздумай спать. Чтобы глаз с милорда не спускала.

   Я схватила лист бумаги и перо и задала вопрос: – «А вы?».

   – А я буду доказательства вины наместника искать, - невесело усмехнулся дан.

   «Но ведь я же их слышала!» – торопливо написала в ответ.

   – А это ничего не значит, – серьезно посмотрел на меня дан Кражич. - Что стоит свидетельство немой служанки против слова аристократа? Нет, нам нужны такие доказательства, чтобы ни у одного судьи сомнений не возникло.

   Я только руками всплеснула. Да где ж их взять, эти доказательства?

   – Все, оставайся здесь и никуда не уходи, – нахмурившись, распорядился управляющий. Видно было, чтo не по душе ему арна оставлять.

   «Может, охрану у двери поставить?» – предложила я.

   – Уже стоит, - ответил дан Кражич и добавил: – Если милорд придет в себя, пошлешь одного из стражникoв, я в столовой буду.

   Он брoсил последний взгляд на арна и ушел, а я осталась в гулкой тишине комнаты, наедине с неподвижно лежащим на постели графом.

   Время тянулось медленно. Часы пробили четыре раза, потом – пять, шесть и семь, за окном сгустились сумерки, с гор спустился туман, в комнате по углам затаились тени. Пни осторожно наблюдали за мной, незаметно подползая все ближе и робко касаясь моих ног. Словңо бы испытывали: «можно? Нам ничего за это не будет?».

   Я поднялась со своего места и зажгла свечу, отогнав осмелевшие щупальца. Темнота обиженно отступила. Теперь, когда в комнате снова заиграли живые иcкорки иса, каждый предмет, каждая маленькая вещица обрели свой голос и свою историю. Вот старый шкаф. Когда-то он стоял в комнате одного из прежних владельцев Белвиля. Чозяин каждый день открывал и закрывал его сам, не полагаясь на слуг, выбирал одежду, и шкаф помнил его руки, его голос, раскатистое «р» и мягкое, гортанное «л». Такое, какое встретишь только у жителей Блмазных гор. Я закрыла глаза, вслушиваясь в отдаленные перекаты неторопливой речи. Пна звучала глухо, неясно, стертая прошедшими веками и перекрытая наслоениями чужих голосов, но шкаф признавал хозяином именно того далекого предка лорда Штефана, а все остальные были для него всего лишь бездушными тенями, ис которых не затрагивал его верной деревянной души.

   А вот кровати было все равно. Она исправно служила всем своим владельцам, с одинаковым равнодушием наблюдая за их сном и пробуждением, за рассветами и закатами их жизней,и за сменой одного на другого. Стоящий рядом с ней столик был гораздо живее. Сделали его не так давно – при лорде Вацлаве, – и он не успел утратить капельку иса, вложенную лично мастером. В нем словно бы бурлило то молодое, задорное и живoе, что заставляло краснодеревщика петь, вырезая гнутые ножки и полируя инкрустированную столешницу.

   Я рассматривала вещи, стараясь отвлечься от тяжелых дум, но те все равно прорывались, ломали выстроенную защиту, бередили душу. Что готовит мне завтрашний день? Вдруг дознаватели заинтересуются моими бумагами? Нет, Паница сказала, что они чистые, но ведь это в обычной жизни, а тут будут каждую мелочь прoверять, могут и докoпаться, что никакой Илинки Бранд не существует, а есть Элиния Мария Скерци, дочь лорда Скерци, бывшая воспитанница монастыря Золотого сердца и беглая преступница.