5323fafd9daa43cea51194aed4d0639c

Северусу стало холодно – словно задул арктический ветер. Может, где-то в поезде дементор? Но нет, к чему ему дементор; прошлое и так всегда рядом, под тонким слоем поверхностных мыслей. Лили могла сколько угодно рассуждать о прощении, но для Северуса покой приходил только с изоляцией от эмоций. Будь он не самим собой, а кем-нибудь другим – только прирожденным легилиментом, что скользит по краешку чужих мыслей и взмывает на гребне чужих переживаний, как обломки, подхваченные приливом – тогда, возможно, он бы обошелся без окклюменции… мог бы вспомнить и почувствовать что-то, кроме злости, страха, недовольства и отвращения. Но если бы желания что-то значили, его ждало бы посмертие с видом на океан, и никаких воспоминаний о гибели, и он был бы лучшим человеком, чем когда-либо при жизни, и – хотелось бы надеяться – более счастливым.

Но даже магия не способна исполнить такие желания.

Он отложил записную книжку в сторону и отлевитировал ее назад в сундук. Защелки клацнули, закрываясь. Люпин открыл глаза, и Северус понял, что тот вовсе не засыпал – но подросток ничего не сказал, только молча смотрел в потолок. Заострившиеся черты лица, утомленный и невидящий взгляд; все это говорило о глубинной усталости, проникшей до мозга костей. Как он прожил с этим проклятием больше тридцати лет, если стал таким уже к шестнадцати?

- Люпин, - услышал Северус собственный голос, - ты слышал об Аконитовом зелье?

“Что-что?” - удивился он про себя.

Не поднимаясь с сиденья, Люпин повернул к нему голову. Серо-голубые глаза моргнули.

- О каком зелье? - вопрос прозвучал устало. - Если там содержится аконит, вряд ли оно мне подходит.

- В этом-то весь и смысл. При трансформации оно подавляет безумие, и человеческий разум сохраняет необходимый контроль.

Люпин замер в полной неподвижности, будто потерял сознание – и жизнь вместе с ним. Закрыл глаза, снова их открыл – неспешно, вдумчиво; затем приподнялся на локте и уставился на Северуса с выражением, напомнившим ему о волке – впервые за все годы их знакомства. На лице Люпина читалась настороженность, но лишь внутренним отзвуком, как будто его предостерегал инстинкт; на поверхности же, как отражение на оконном стекле, лежали человеческие эмоции – подозрительность и отчаянно-опасливая надежда.

- Ты морочишь мне голову, - только и сказал Люпин, однако в его негромком голосе прозвучало что-то, не дающее забыть о той тени волка.

- Нет. Если ты ищешь подвох – зелье экспериментальное.

О да, еще бы: его изобретут только через пятнадцать лет. Что ж, тем хуже для Дамокла Белби, тем лучше для Северуса. И для Люпина, по-видимому.

Забывчивость уже давно превратилась для него в недосягаемую роскошь. В его памяти был запечатлен каждый этап создания этого зелья – сложного и ставящего в тупик… Нет, он, конечно, любил именно такие – капризные, озадачивающие, требующие поразительной точности, поскольку одно неверное движение или неправильно отмеренная доза ингредиента означали смертельную опасность для того, кто его выпьет… или даже для самого зельевара. Как в случае с Аконитовым зельем.

Люпин смотрел на Северуса все с тем же выражением, и все так же лежал на боку, приподнявшись на локте – словно застывшее в неподвижности животное, которое знает, что любой неосторожный шаг может дорого ему обойтись.

- В каком смысле – экспериментальное?

- Заявленный эффект достигается. Но неясно, как это подействует на организм в отдаленной перспективе. Поскольку она ни для кого еще не успела наступить.

Понаблюдав за собеседником еще пару секунд, Люпин наконец приподнялся и сел – так же осторожно, как ложился; болезненно морщась, он опустил ноги на пол и откинулся на спинку диванчика.

- Что значит “неясно, как это подействует на…”

Дверь в купе с грохотом распахнулась.

- Лунатик! Ты тут…

Блэк еще даже не успел заговорить – палочка сама прыгнула в руку, как только Северус заметил эту ненавистную, самодовольную физиономию, возрожденную во всей ее былой привлекательности. С вернувшимся из тюрьмы Блэком Северуса кое-как примиряли только перенесенные этой шавкой лишения – вся его исковерканная жизнь, как в зеркале, отражалась на потрепанном лице. Но теперь перед ним снова стоял молодой Блэк – тот самый, которого он десять лет так люто ненавидел, с яростью незамутненной и абсолютно оправданной; этот изнеженный недоносок наставил на Северуса свою волшебную палочку, а в дверях уже маячил он – Поттер – тоже с палочкой наголо – эта плесень, перхоть подзалупная, он не уберег Лили… Они все – не уберегли ее, не спасли… Северус сделал все, что было в его силах, даже уступил ее им – а они ее не уберегли. Он не смог бы им это простить, даже если бы прожил тысячу лет, пока душа не зачахнет от злобы.