50 религиозных идей, которые никогда не понравятся Богу

Совсем на поверхности лежит один факт: славянское язычество — в первую очередь именно славянское. Для людей, выросших на сказках о Бабе-яге да о Сером Волке, данная культурная традиция изначально подходит, не требуя для восприятия какой-либо доработки в виде обширных толкований или богословских трактатов. Культурный код славянского мифа — а это и система представлений о мироздании, и система образов, в которых эта натурфилософия нашла красочное, опоэтизированное выражение, — воспринимается современным русским человеком столь же естественно, как умение говорить или ходить. Если и прибегают к толкованию мифов, то это лишь «вытаскивание» имплицитно заложенных и интуитивно понятных смыслов на явный, доступный осознанию уровень.

Во-вторых, язычество создано отъявленными жизнелюбами, которым нравился этот, земной мир и которые здесь, на Земле, видели довольно проблесков красоты мироздания, чтобы воспевать их, а не уповать на одно лишь счастливое посмертие. В образах языческих богов идеализированы и персонифицированы типично человеческие черты: храбрость, стремление к творчеству, верность долгу, сексуальность; пускай они доведены в мифе до очень высокой, не встречающейся на Земле степени, но ведь главное в том, что мотивы богов и героев доступны пониманию. Думается, в языческом мифе человек ищет и находит образец того, как можно вести себя в очень непростых жизненных ситуациях, которыми именно современный динамичный мир столь богат. Особенно если учесть, что богов в пантеоне множество и у каждого есть возможность выбрать те образцы, которые лично ему ближе.

И наконец, попробуем взглянуть на эпоху, в которой живем, не из самой бурлящей ее гущи, а чуть со стороны. За двадцатый век человечество пережило два глобальных катаклизма — две войны, охватившие практически все развитые страны, в естественных науках было сделано открытий больше, чем за всю предшествующую историю человечества, а с появлением самолетов, телеграфа, затем спутникового телевидения, компьютера и Интернета уклад жизни менялся за считаные годы больше, чем предшествующим поколениям могло бы выпасть за всю жизнь. Да что тут говорить, когда даже о предшествующем столетии, которое нам уже кажется тихим и уютным, А. Блок писал: «Век девятнадцатый, железный, поистине жестокий век, тобою в мрак ночной, беззвездный беспечный брошен человек». Двадцатый век дал человеку огромные надежды, слишком многие из которых не сбылись (яблони на Марсе так и не цветут), взамен предложив такие блага, на которые и надеяться никто не мог (человекообразные роботы у фантастов 70-х нередко считают на логарифмических линейках, а идея Интернета даже Лему не пришла в голову). В целом состояние человека, ожидавшего постоянных баз на Луне, а получившего мобильную связь третьего поколения, можно охарактеризовать как некую оторопелость. Причина которой в том, что оказавшиеся в наших руках возможности входят в явное противоречие с нашей способностью и готовностью их эффективно использовать (о том, как компьютер вместо того, чтобы стать небывалым помощником при самораскрытии спящего в человеке титанического творческого потенциала, массово служит прямо противоположным целям, выше уже упоминалось).

Поэтому сейчас настал самый подходящий момент, чтобы задуматься о том, кто мы, куда идем и зачем вообще идем куда-либо. Это в том числе значит оглянуться на пройденный путь, свериться с ориентирами — пусть эти ориентиры вырабатывались давними предками в эпоху сохи и топора, зато использованная при этом методология выглядит вполне здравой и эффективной. Иными словами, чтобы освоить хотя бы имеющиеся, а тем более будущие достижения инженеров и ученых-естественников, нужно массово стать хоть немножко философами. А философская идея может быть выражена не только сухим академическим языком в форме трактата, но и живым, красочным языком образов.

Миф № 5. «Язычество — это жестокая, лишенная любви к человеку религия».

Не совсем так. Чего в язычестве и впрямь нет — это обязанности испытывать жалостливую любовь к любому двуногому прямоходящему без перьев просто за то, что оно есть. Вообще же, употребляя слово «любовь», легко попасть в омонимическую ловушку: в это слово разные люди вкладывают столь различный смысл, что не всегда легко понять, какая именно любовь имеется в виду в каждом конкретном случае.

Большая часть современных язычников вовсе не лишена любви к человеку, если саму эту любовь понимать так: «Человек! Ты велик и подобен богам… при том, что ты человек ровно в той мере, в которой ты подобен богам и велик». Эту мировоззренческую установку можно охарактеризовать парадоксальным словосочетанием «безжалостный гуманизм»: любовь здесь выступает как восхищение тем, как человек самореализуется и воплощает собой некий высокий идеал, а отнюдь не как жалость и сострадание к несчастному. Несчастному, согласно преобладающим среди язычников воззрениям, можно просто помочь, но умиляться самим состояниям несчастья или возводить страдание в добродетель — увольте.