5 судьбоносных вопросов. Мифы большого города

Причем я здесь не имею в виду ситуации, когда человек говорит: «Я, от лица всех пенсионеров, хочу сказать…» Боже упаси! Никто не может выступать от лица «всех пенсионеров», равно как и «всех работников бюджетной сферы», «всей молодежи» и так далее. Каждый из нас выступает от своего собственного, личного, глубоко индивидуального лица. В общем, каждый из нас говорит сам за себя. Но просто, когда мы знаем, что это наше мнение разделяют другие люди, мы перестаем чувствовать себя ущербными, а свое мнение воспринимать каким-то неполноценным и не стоящим внимания. Мы получаем силу. А сила необходима. Особенно если направлена она на защиту интересов других людей.

Яды и противоядия

– Андрей, вы сейчас говорите очень правильно с точки зрения логики, исторической логики. С другой стороны, этот совет похож на предложение диктора метро «равномерно распределяться по краю платформы». Непонятно, как это может сделать группа не знакомых друг с другом людей. Ну как это может происходить в реальной жизни? Как, например, люди, которые не приемлют национализм, могут «подумать вслух» и показать националистам, что их в России гораздо больше?

– Я не вижу ничего сверхъестественного в этой просьбе «дежурного по платформе». Он – дежурный по платформе – отвечает за нашу с вами безопасность. Мы все заинтересованы в том, чтобы с нашей безопасностью все было в порядке. И наверное, не слишком жаждем, чтобы пострадала чья-то чужая безопасность, пусть даже и не знакомого нам человека. И вот нам говорят: «Товарищи, распределяемся, а то сейчас будут жертвы». Мы это слышим, оглядываемся по сторонам, смотрим друг на друга, понимаем, как нам следует разместиться, чтобы с безопасностью все было в полном порядке, и, желая сделать себе и другому приятное, размещаемся приемлемым образом. Другое дело, когда мы этого не делаем. Перед входом в вагон метро просто битва происходит. Не на жизнь, а на смерть! Дело принципа – отжать ближнего, но своего добиться! Ну не глупость? Глупость.

Но я все-таки верю, что в какой-то момент здравый смысл восторжествует. «И до того я в это верю…» Ведь, в конце концов, это наша с вами жизнь. При этом я не отношу себя к разряду идеалистов и романтиков. Нет. И вы, Татьяна, это прекрасно знаете. Но я, как материалист, так думаю. Ведь на самом деле это очень приятно – делать что-то хорошее для постороннего человека, особенно если тебе это ничего не стоит. У нас это эволюционно закреплено в психике – получать удовольствие от такого рода активности. А «очень приятно», удовольствие – это положительное подкрепление, которое фиксирует новую модель поведения. Главное – начать делать, а потом будут подкрепления и сформируется новая модель поведения. Цивилизованная. Даже в метро.

А в отношении группы незнакомых людей я вам так скажу. Вот мы узнаем, что послезавтра на такой-то площади будет проходить митинг националистов и туда сойдутся две тысячи человек. Те, кому не все равно, те, кто не разделяет подобный взгляд на «национальный вопрос», собирают митинг на другой стороне этой площади. Объявляют об этом через газеты и телевидение. Их собирается две тысячи, нас – двадцать тысяч. Это аргумент. А когда собирается на той две, а на этой два человека, – это, конечно, не аргумент. И поверьте мне, рассказы о том, что на телевидение не пробиться, что все СМИ ангажированы и никогда не будут публиковать то, что мы скажем, – это тоже миф. Все это вполне возможно и представляет собой некий элементарный набор действий, который просто нужно не лениться совершить.

– И все-таки мне кажется, что надо начинать с себя и тех, кто рядом. Как я могу объяснить лично одному-двум знакомым, а не стенка на стенку, например, про эту пресловутую справедливость? Пока у меня это плохо получается.

– Здесь вы дискутируете с человеком не по какому-то конкретному вопросу, а с его способом думать. А это совсем не одно и то же. Вы можете объяснить мне, что дважды два не пять, а четыре. И это достаточно легко сделать. Но это конкретная вещь, осязаемая, можно сказать. Когда же вы затрагиваете «национальный вопрос» или тему «справедливости», на кону уже вовсе не конкретные вещи, не национальности обсуждаются, не богатство и не бедность. Сомнению подвергается сам тот способ, каким этот человек привык думать о себе и об окружающем его мире.