Внутри было тихо, мое не убранное после прогулки платье так и валялось нетронутым на кровати — куда же подевалась Сай? Поколебавшись, я негромко постучала в прикрытую дверь. Прислушавшись и не получив приглашения, рискнула войти.
Джай стоял у окна, обхватив ладонями нижние прутья решетки. Заслышав меня, повернулся и стиснул кулаки. Стальные глаза полыхнули прежней неприязнью. Он был одет: на нем красовались просторные холщовые штаны и такая же просторная рубаха. Ноги обуты в легкие сандалии. Светлая, простая, без украшений одежда — такую я видела на всех остальных рабах, которые встречались мне в поместье.
— Почему ты не отвечаешь, когда я стучу? Мне приходится входить без позволения.
— Хозяйке не нужно позволение, чтобы видеть раба. И стучать не нужно. Это ваша комната. И я — ваша собственность.
— Не слишком-то ты учтив для собственности, — упрекнула я обиженно.
Привычная кривая усмешка тронула его губы. Они были странные, эти губы: не жесткие, не узкие, которые подошли бы такому воинственному человеку, а вполне выразительные и даже мягкие, если хорошо присмотреться.
— Вы знаете, что с этим делать.
— Я не стану тебя бить.
Он насмешливо хмыкнул, но ничего не ответил, рассматривая меня с ног до головы. Я почувствовала себя неуютно под этим взглядом. Впрочем, неуютно я чувствовала себя всегда в присутствии этого человека. Скорей бы он поправился и покинул мой дом — на все четыре стороны.
— Ты так и не скажешь, откуда родом?
— Нет.
— Ну хорошо, — я постаралась не выдать своего огорчения, — как пожелаешь. Я просила Сай, чтобы она смазала твои раны сегодня утром. Она сделала это?
Кривящая губы ухмылка и ехидный прищур начинали меня раздражать.
— Ваша рабыня боится подходить ко мне близко.
— Ты напугал ее? — я нахмурилась.
— Она сама напугалась. Я только смотрел.
— Знаю я, как ты умеешь смотреть, — меня передернуло. — Сам ты тоже не удосужился о себе позаботиться?
Он пренебрежительно повел плечом.
— Мне это не нужно.
Я вздохнула.
— Сядь и сними рубашку.
— Нет.
— Но почему? — от бессилия хотелось топнуть ногой.
— Вы не должны этого делать.
— Ты указываешь мне, что я должна, а что нет? — изумилась я. — Ты подчинишься.
— Но вы же сказали, что не станете меня бить, — его насмешливая ухмылка раздражала меня все больше. — Как же вы меня заставите?
— За дверью стоят двое крепких ребят. Если я прикажу — они силой заставят тебя сделать то, что я велю. — Я выдержала многозначительную паузу, хмуря брови. — Но мне бы не хотелось этого. Поэтому будь добр, сядь и сними рубашку.
Некоторое время мы, словно две неприступные скалы, стояли друг против друга с воинственно скрещенными взглядами.
— Нет, — наконец сказал он уже без улыбки. Серые глаза обожгли холодом. — Зовите своих крепких ребят.
Я вспыхнула от негодования.
— А может, я справлюсь сама? — я шагнула ближе и слегка толкнула его ладонью в живот по направлению к кровати.
И опомниться не успела, как он молниеносным движением крепко схватил меня за руки. Обездвиженная, я замерла от страха, запоздало припомнив, что еще вчера этот человек голыми руками убивал сильных воинов.
— Хотите, чтобы я подчинился, или хотите быть добренькой? — ядовито прошипел он, опасно близко склоняясь к моему лицу. — Выбор за вами.
— Отпусти, — голос внезапно охрип от страха.
— Заставьте меня, — злая усмешка плыла перед глазами.
Губы задрожали: страх неожиданно исчез, уступая место обиде.
— Я хотела помочь тебе. Хотела как лучше.
— И вы знаете, что для меня лучше?
— Хотела узнать. Но ты не позволяешь мне.
— Я скажу вам, моя добрая госпожа, — он склонился еще ниже, почти касаясь лбом моего лба. — Лучше мне было умереть на Арене. И это почти случилось, да только вмешались вы.
Опешив, я даже позабыла, что он держит мои руки, словно в тисках.
— Ты хотел смерти?
Он молчал, прожигая меня стальным взглядом, в котором не осталось уже ни капли насмешки.
— Но почему тогда ты просто не дал себя убить? И вместо этого убивал других? Тогда кто-то другой победил бы вместо тебя, и возможно, получил бы свободу…
— Свободу, — он зло искривил губы. — Все это сказки. А убивал я, потому что мог убивать. Потому что сильнее. Я хотел смерти, а не позора.
— Хорошо, — я сдалась, не в силах понять логику его слов, — я допустила ошибку, купив тебя и не позволив разорвать на части. Но теперь ты не на Арене. Чего же ты хочешь?
Он разжал руки, и я тут же растерла запястья — на моей чувствительной коже могут остаться синяки. Похоже, мой вопрос его озадачил. Я ожидала, что теперь он наконец-то заговорит о собственной свободе, но огонь в серых глазах неожиданно погас, и он опустил взгляд.
— Ничего. Я не хочу ничего. Я вел себя недостойно, госпожа. Вы вправе меня наказать.
Он безразлично опустился на колени, стянул через голову рубашку и склонился передо мной.
Перемена в его настроении потрясла меня.
— Я не знаю, как с тобой говорить. К чему мне тебя наказывать? Я всего лишь хотела смазать твои раны, как велел лекарь. Но ты не слушаешь.