пунктуальность в выполнении планов. В море уйдут все вместе, а потом ночью «летучие»
убегут к вам с Чухниным. Они вам понадобятся. Засухин же отойдет пока к югу и будет ждать
нашей телеграммы по результатам основного действа. Вот как-то так…
Что хорошего скажите, Всеволод Федорович?
- Скажу, что Вы, Степан Осипович, только что продемонстрировали мне высшую форму
и степень военно-морского коварства. Только руками разводить и остается, - с улыбкой
проговорил Петрович, в очередной раз сраженный «калибром» таланта комфлота.
Макаров усмехнулся в усы, встал, неторопливо прошелся по салону заложив руки за
спину, вновь подошел к иллюминатору и, глядя куда-то в темноту за бортом, устало и
несколько отрешенно проговорил:
- Какое же это каварство, голубчик? Вот без объявления войны нападать, как ОН это
сделал… Я, знаете ли, немножко с самурайскими моралями знаком. Так вот: у них положено
прежде чем напасть, спящего врага разбудить. А ОН что сделал? Куда нам до адмирала Того с
нашим коварством. Дети мы еще в сравнении с ним…
Петрович не отрываясь смотрел на профиль командующего, нахмурившись пристально
вглядывающегося в ночь. О чем он думал сейчас? Что еще его тревожило? Задуманное
осталось только воплотить в жизнь. Только! Но есть кому, есть чем. Все четко и ясно.
Головоломка сложилась. И все-таки, неожиданно возникшее навязчивое ощущение того, что
Макаров что-то недоговорил, не оставляло.
И где то письмо Вадика, на необходимость принятия решений по которому, он намекал
в своей последней шифровке?
- Всеволод Федорович, теперь еще одна бумага. Только тут один момент приключился…
- продолжил Макаров неторопливо подходя к столу. И по тени смущения, пробежавшей по
лицу командующего, Петрович вдруг понял о чем сейчас пойдет речь.
- Я должен перед Вами извиниться. Казус вышел. Я ведь, как последний пакет из Питера
получил, быстро повскрывал все конверты. Не пришло мне в голову, что один из них был
лично для Вас от Михаила Лаврентьевича Банщикова. Простите великодушно, усталость
сказывается, наверное. По старой памяти, когда он меня телеграммами завалил, думал опять
мне. Я и прочел… И только потом посмотрел на адрес на конверте. Простите, ради Бога.
С этими словами Макаров, внимательно, и даже как-то настороженно глядя собеседнику
в глаза, передал Рудневу конверт с парой листков бумаги, на которых знакомым почерком, без
ятей и фиты было написано следующее: